Отступать, впрочем, было некуда, даже если бы я этого сильно захотел. Выходов из города я не знал, да и местная бандитская братия наверняка уже озаботилась тем, чтобы захлопнуть капкан. Да и потом, чтобы покинуть это место, мне одному предстояло перетащить Сенечку и пира на мотоцикл, а затем, покидав хабар, не бросать же добро в этом богом забытом месте, попытаться дать деру. Те, что стояли в темноте, точно не стали бы наблюдать за моими метаниями и вмешались бы, едва представилась такая возможность. Осложняло дело еще и то, что я решительно не понимал, с кем столкнулся и что теперь предпринять. Слова пацана, конечно, безмерно льстили, но в прошлых боевых эпизодах рядом всегда был тот, кто мог подстраховать, прикрыть или сбросить вниз в канаву, дабы очередная порция злобы не выморозила мозг или не сожгла дотла. Тут приходилось выступать сольно, что и вовсе не грело. Особенно смущали слова Дмитрия, произнесенные им относительно внезапно и, казалось, вовсе невпопад.
— Ни одна способность не останавливает пулю, и мозги потом по асфальту не собрать, — произнес он. Я тогда и особого-то внимания на это не обратил, а сейчас, зажатый среди четырех пошарпанных стен хрущевки, как никогда понял их актуальность и остроту.
— О чем думаешь, дядя? — Голос Мишани показался мне каким-то далеким и нереальным. Смрад бил в ноздри. Тягучая тишина за окном, смешанная с чувством опасности и нереальности, накатывала волнами, стремясь в один миг поглотить, накрыть с головой, завертеть в невероятном водовороте… сканят…
Не помню, как я оказался на улице. Слышал крики пацана за спиной, увидел даже пару дульных вспышек, но волна ярости, обрушив вмиг все сомнения и терзания, рванула наружу, сметая на своем пути преграды, будто карточные домики. Яркая белая вспышка, выгнувшись дугой, ударила просто наугад, в тьму, и вой смертельно раненных откликнулся болью у меня в голове. Вольт, вот что значит ты такое. Я криво улыбнулся и, уверенно шагая вперед, швырнул почти наотмашь новую смертельную дугу. Та взвилась, пошла юзом, и словно гигантский бумеранг, нарезав дугу, ушла в то место, где до этого таилась угроза. Глаза немного попривыкли к темноте, да и луна, внезапно показавшаяся на небосводе, помогала ориентироваться, обнажив все неровности и угловатости ночи. Где-то неподалеку, совсем рядом рявкнул автомат, почти жалобно, почти прося, заколотился в агонии, но новая молния, прочертив черный след на асфальте, накрыла стрелка, и тот затих, даже не успев вскрикнуть. Кто-то заулюлюкал, засвистел разбойничьим посвистом, и две автоматные очереди попытались если уж не убить, то оттеснить в сторону, но не тут-то было. На смену вольту пришел фриз, дерзко врываясь в гущу драки. Ледяная волна вспорола пространство, оставляя за собой смерть, с сокрушительной скоростью помчалась к дальнему углу высотки, откуда велся автоматный огонь. Достигнув цели, фантом задержался и, изогнувшись, врезался в мертвую кладку. Стекла, то единственное, что осталось от прошлого мира, жалобно звякнули, и водопад осколков обрушился вниз в угоду силе притяжения, а вместе с ней пришел и он, тот, кого я меньше всего ожидал увидеть внутри себя. Сканер, отодвинув своих ментальных соседей широким плечом, грузно опустился в сознание и, криво усмехаясь, ощерившись мелкими, по-звериному острыми зубами, выдохнул, вбирая в себя всю мерзость, что засела в мыслях моих врагов. От первой волны мыслеобразов мне буквально стало дурно. Рвотный позыв метнулся к горлу, во рту появился мерзкий привкус, разом затмив смрад. Однако мысли эти во мне не задержались, а, принятые, отдались стократно назад. И тут настал ад. Земля поплыла, воздух вздрогнул, небо, покосившись, приготовилось рухнуть вниз, и все без исключения, уж не знаю, на какой участок пространства я ударил, рухнули, забившись в припадке.
Миг — и бой кончился, едва начавшись. Это было ясно и без слов. Что-то внутри высотки хлопнуло и загорелось. Кое-где появились испуганные люди и, с ужасом косясь на мою сгорбленную фигуру, начали растаскивать трупы. Только трупы и никак иначе. Я в этом почему-то не сомневался. Но самое странное, что как только все звери под трубный рев победы отошли на свои посты, на меня нахлынула умиротворенность.
— Охренеть. — Голос Мишани был все такой же нереальный, но теперь звучал несколько по-другому. Нотки восхищения, страха, раболепия — тогда было и не различить, да я и не пытался. — Охренеть, дядя.
— Будешь ругаться… — Я сплюнул на асфальт, пытаясь избавиться от привкуса во рту. — Будешь ругаться, ладошки волосатые станут.
— Странно, — воришка подошел ко мне и, обведя взглядом поле боя, вдруг расплылся в счастливой улыбке. — Но как это можно?
— Что как можно? — Я устало опустился на газон и взглянул на вмиг опустевшую улицу. Все, что осталось, так это вспоротый асфальт да уродливые черные шрамы на стенах. Все тихо, чинно, благородно, будто и не было ничего.
— Все подряд. — Страха в голосе мальчишки как не бывало. — Ты — и фриз, и вольт, и сканер. Последнее, кстати, было особенно страшно. Как такое можно вообще? Я слышал, что где-то на юге есть пир, который может читать мысли. Тут же, я даже не знаю, как и понять…
— А тебе не нужно ничего понимать, — отмахнулся я. Дрожащая рука наконец совладала с зажигалкой, и на конце помятой сигареты вспыхнул красный светляк. Жадно затянувшись, я закашлялся и тут же почувствовал на спине удары маленького кулачка.
— Спать идти надо, — уверенно заявил Мишаня.
— Сдурел. — Я снова сплюнул, но мерзкий привкус, видимо, решил поселиться у меня во рту. Вот был бы спирт, так бездарно потраченный вчера днем на берегу реки, то было бы совсем другое дело. — Они же сейчас…
— Что они, — зачастил воришка. — Ты же им, дядя, так носы натянул, что завтра сами с поклоном, хабаром и извинениями явятся да попросят, если уж не убивать всех и каждого, то хоть покинуть их, и как можно скорей.
— Что-то ты больно умный для пацана, — покачал я головой, отчетливо чувствуя, как на плечи ложится свинцовая плита усталости.
— Спать тебе надо, — вновь повторил Мишаня. — Можешь себе спокойно покемарить, а я посторожу.
Наутро раздосадованный Сенечка облазил все воздуховоды и явился с канистрой, из горловины которой торчала тряпка.
— Дурилка, — развел он руками, ставя смрадную жидкость на пол. — По сути, ни черта не может, но если поднакопить газов да выпустить их одновременно в комнату с плохой вентиляцией вроде нашей, то похлеще любого снотворного.
В дверь ввалился Дима и, схватившись за живот, снова исчез. Пира с самого утра безостановочно тошнило, и он заладил отлучаться до ветру, выбрав для своих страданий грибок на детской площадке.
— И ведь знали, где остановимся. — Я почти на автомате провел ладонью по голове, отметив странность. Волосы на черепе и вовсе перестали расти. Будто мой организм, решив не тратить ресурсы на выращивание волосяного покрова, решил этим и вовсе не заниматься. — Знали, что будем в одном помещении.
— Другое странно, — поморщился Арсений, недоверчиво поглядывая на разгуливающего около мотоцикла Мишаню. — Пацана дурман не взял.
— Так и меня тоже. — Я подошел к окну и, усмехнувшись, поманил проглота рукой.
