Джек вздохнул.
– Хорошо.
– Отлично, – проговорил Дрейкос. – Я стараюсь разработать план, который поможет нам незаметно проникнуть на земли семьи Чукок. Но выполнение этого плана будет зависеть от тебя.
– Ясно, – ответил Джек.
Он покончил с верхними ветками куста и, опустившись на колени, стал проверять нижние.
– Я так понял, что изгородь под сигнализацией?
– Да, – ответил Дрейкос. – Рядом с брешью, через которую нас привезли, много внушительных приспособлений. Как ты догадался?
– Потому что такая брешь бросается в глаза, как слон в посудной лавке, – фыркнул Джек. – А бруммги вовсе не гиганты мысли. Я надеюсь, ты не собираешься обезвреживать сигнализацию в одиночку.
– Я вообще не собираюсь ее обезвреживать, – сказал Дрейкос. – Я начал проделывать в изгороди проход – в ее дальнем конце.
– И все-таки после этого нам еще предстоит пересечь большой участок поместья, – напомнил Джек.
– Верно, – согласился Дрейкос. – Я уже сказал, что это по твоей части.
Джек снова фыркнул.
– Спасибо огромное.
ГЛАВА 9
Рабам позволили сделать две передышки, каждая из которых заняла целых пять минут. Почти все воспользовались этим для того, чтобы присесть и отдохнуть. Но Джек оба раза продолжал усердно трудиться.
Более длинный, двадцатиминутный перерыв наступил в полдень – тогда всем дали по чашке жидкости, которую Маэрлинн назвала бульоном. Джеку эта жидкость показалась похожей на ароматизированную воду, притворяющуюся супом. Но на вкус она была приятной, и мальчик вынужден был признаться, что почувствовал себя бодрее, осушив чашку.
Он проработал большую часть и этого перерыва, держа чашку с супом в одной руке, а второй продолжая собирать ягоды; время от времени он прихлебывал «бульон».
Уже давно перевалило за полдень, и Флек объявил еще один пятиминутный перерыв, когда Джек вдруг услышал музыку.
Он перестал собирать ягоды и огляделся по сторонам. То был негромкий звук, чистый и ясный, почти эфирный – если бы только он мог вспомнить, что именно означает это слово. Такая музыка замечательно подошла бы для сцен в фильме, рассказывающем про тропический рай.
Но в колонии рабов она походила на удар в зубы в сопровождении милой улыбки.
– Откуда эта музыка? – пробормотал Дрейкос.
– Не знаю. – Джек выпрямился и огляделся по сторонам.
И тут из-за кустов вышел старик. Он шагал медленно: то ли у него плохо сгибались колени, то ли он устал, а может, и то и другое. На голове старика красовалась потешная широкополая шляпа, а в руке он держал такой музыкальный инструмент, какого мальчик никогда раньше не видел.
Джек заморгал, вытирая пот со лба. Судя по тому, как переливались на музыкальном инструменте солнечные блики, он был сделан из металла, и некоторые его части выглядели очень знакомыми, как будто старик соорудил его из полудюжины других инструментов. Та часть, в которую старикан дул, смахивала на мундштук флейты, но клапаны напоминали клапаны трубы и, возможно, геликона. Остальных деталей Джек вообще не узнал.
Мальчик осмотрелся по сторонам. Рядом с ним была только Лиссса, которая старалась достать ягоду из путаницы веток.
– Эй, Лиссса, – окликнул Джек, шагнув поближе. – Что это за музыкант?
Она издала звук, похожий на фырканье лошади.
– Это клезмер
[5]
.
– Что значит «клезмер»?
– Я что, похожа на энциклопедию? – огрызнулась она. – Он сам так себя зовет!
– Хорошо, хорошо, – примирительно сказал Джек. – Я же просто спросил.
– А я просто ответила, – угрюмо проговорила Лиссса. – Думаю, на одном из человеческих языков это слово означает «пиявка».
Джек нахмурился.
– Пиявка?
Лиссса снова фыркнула.
– Посмотри на него еще разок. Джек бернулся.
Теперь клезмер медленно шел вдоль ряда сборщиков ягод. Каждый из рабов поворачивался к старику, когда тот проходил мимо, и, к удивлению Джека, опускал немного ягод в свисающую с шеи клезмера миску.
– Хорошо, я сдаюсь, – проговорил Джек. – Что они делают?
– Я ведь уже сказала, он пиявка, – прорычала Лиссса. – Говорят, что его глаза слишком плохо видят и что он не может больше собирать ягоды. Я прямо готова расплакаться от жалости!
– Но разве бруммги в таких случаях не... – начал было Джек.
– Что, не отправляют рабов на покой? – пренебрежительно спросила Лиссса. – Не будь идиотом. Если мы не работаем, мы не едим. Точка.
Он дернула плечом в ту сторону, куда удалялся клезмер, толстые чешуйки на ее плече царапнули ветки куста.
– Поэтому он совершает эти жульнические обходы. Играет и притворяется, будто не попрошайничает. И все остальные дают ему ягоды и притворяются, будто это не милостыня.
Джек смотрел на лицо Лисссы, насколько мог его рассмотреть сквозь ветки и листья. Девочка сделала какое-то странное ударение на слове «милостыня».
– А ты сама не подаешь милостыню?
Она нехотя, как показалось Джеку, вынырнула из куста и уставилась на него темными глазами.
– Ты что, такой наивный? – горько спросила она. – А может, просто дурак? Мы все – рабы. Рабы. Мы на самом дне, отсюда уже некуда падать. А милостыня существует для тех людей, у которых есть лишнее, чтобы отдать это другим. Милостыня – не для нас. Здесь никто о тебе не позаботится. Никто, кроме тебя самого.
– А как же Маэрлинн? – спросил Джек. – По– моему, она пытается нам помогать.
– О да, – огрызнулась Лиссса. – Маэрлинн. Она помогала и родителям Ноя – они оба теперь мертвы. Она помогала дяде Греба и Гриба. Он тоже лежит в могиле. – Девочка быстро посмотрела куда– то мимо плеча Джека. – Хотелось бы знать, принесли ли ее добрые намерения пользу хоть кому-нибудь.
Джек обернулся и увидел автомобиль с открытым верхом, вроде того, в котором его сюда привезли. В автомобиле кроме шофера были два бруммги: один – взрослый, а второй – куда меньше и младше первого. Автомобиль остановился, оба пассажира вышли.
– Быстрей. Хотя бы делай вид, что работаешь, – предупредила Лиссса, снова нырнув в кусты.
Джек шагнул к следующему кусту и снова принялся собирать ягоды, краем глаза наблюдая за двумя бруммгами, которые медленно пошли вдоль линии рабов. Младший бруммга непрерывно тараторил, обращаясь к старшему.
