Удивление и любопытство их возросли бы еще больше, стань им известно, что даже сам Шаккара не знал, чем вызвано это странное желание, а точнее, повеление Азерги. Почтенному торговцу было ведомо одно: шествие через храм Богини Милосердной рабынь, собранных со всей Мельсины, длится уже третий день. Нетрудно было понять, что Азерги кого-то ищет, но оставалось совершенно непонятным, почему поиски должны происходить именно в этом древнем храме — ведь советник шада, как известно, оказывает покровительство жрецам Богов-Близнецов. Не менее любопытный, чем его воспитанницы, и начавший уже прикидывать, нельзя ли погреть на этом деле руки, Шаккара на славу угостил Фарафангала и даже одарил великолепной статуэткой искусной мономатанской работы, однако посланец Азерги упорно не желал раскрывать тайну своего господина, уверяя, что и сам не знает, для чего затеян смотр рабынь. Быть может, он и в самом деле не знал — во всяком случае, желая хоть как-то отблагодарить гостеприимного хозяина «Садка», Фарафангал оказал ему две любезности. Во-первых, сверившись со списками, перенес посещение его воспитанницами храма с позднего вечера на послеполуденное время, поскольку в сумерках ныне в Мельсине чего только не случается; а во-вторых, пообещал прислать в помощь телохранителям Шаккара два десятка дворцовых стражников, ибо товар владельца «Девичьего садка» требовал усиленной охраны даже в самое светлое время суток.
На присланных Фарафангалом дворцовых стражников и сосредоточила свое внимание Ниилит, не принимавшая участия в перешептываниях своих товарок. Немногочисленная охрана «Садка» была превосходно вымуштрована Шаккарой и бдительно наблюдала как за рабынями, так и за происходящим на улицах, по которым двигалась процессия, состоявшая из сотни девушек и дюжины матушек. Скрыться от них будет нелегко, этим восемнадцати поджарым и чутким, как редкие в Саккареме сторожевые псы, воинам ничего не стоит уследить за девушками на центральных улицах столицы. Но когда они войдут в старую часть города, где расположен древний храм…
Ниилит дважды доводилось бывать в Мельсине, и она хорошо помнила, что в предпортовом районе жизнь, в отличие от центра, не замирает ни на миг — ни глубокой ночью, ни в самое знойное послеполуденное время, когда люди состоятельные предпочитают отсиживаться в тени. По широким улицам, мощенным истертыми за столетия плитами известняка, днем и ночью снуют матросы, портовые рабочие, мелкие торговцы и ремесленники. Там вечно стучит истинное сердце города, и при сильном желании и некотором везении она вполне может улизнуть от погони. Особенно если Мбанга не подведет и сделает все, как просила ее Ниилит.
Приглядываясь к присланным сопровождать живой товар Шаккары «золотым», девушка все больше убеждалась, что эти-то проявлять особого рвения не будут. Наемники, стекавшиеся в Саккарем со всех концов земли, пожив в благословенной Богиней Мельсине месяц-другой, начинали сознавать, что лучшего места, сколько бы они ни скитались по свету, им не сыскать. Менучер, как это свойственно нелюбимым народом правителям, предпочитал использовать наемников для собственной охраны и поддержания порядка в столице, а саккаремское воинство держать в отдаленных гарнизонах и на границах. Такое положение как нельзя больше устраивало «золотых»: несравнимо спокойней и безопаснее, расхаживая по улицам и кабакам Мельсины, пугать подвьшивших ремесленников, чем сражаться на границах с халисунцами, отражать набеги северных горцев и кочевников из Вечной Степи или отыскивать рыскающие подобно волкам по всему счастливому Саккарему шайки урлаков. Прибывшие в столицу наемники очень быстро теряли воинскую сноровку, обрастали животами и начинали думать о том, как праведным или неправедным путем зашибить лишнюю деньгу, а совсем не о том, как навести порядок в шумном портовом городе. И коль скоро законным образом увеличить свои доходы они не могли или почитали делом слишком хлопотным, то, естественно, остановились на двух самых простых способах набивать мошну, не прилагая к тому особых усилий. Первый заключался в том, чтобы, снюхавшись с городскими подонками, ворами и бандитами, получать процент с их промысла, закрывая глаза на чинимые теми беззакония. Второй сводился к «дойке» богатых торговцев. За известное вознаграждение «золотые» сулили им защиту от всевозможного сброда, который сами же, если купцы не желали «доиться», на них и натравливали.
Обо всем этом Ниилит слышала неоднократно, ибо рассказы об алчности, недобросовестности и мздоимстве наемников достигли уже самых отдаленных границ страны, вызывая ненависть к «золотым» всего населения счастливого Саккарема. Жителям Чирахи, впрочем, повадки наемников, сопровождавших обычно сборщиков налогов, разъезжавших в окрестностях столицы, были знакомы не понаслышке, и, поглядывая на шагавших по обеим сторонам процессии дворцовых стражей, Ниилит с полным основанием полагала, что эти-то рослые, откормленные молодцы в начищенных медных панцирях и сияющих шлемах с рыжими плюмажами не доставят ей особых хлопот и, приняв участие в погоне, надрываться и лезть из кожи вон не станут.
Высокие двух— и даже трехэтажные здания из бело-розового камня, добываемого в каменоломнях, находящихся западнее Мельсины, остались позади. Окружавшие их сады вельмож, дававшие обильную тень и насыщавшие близлежащие улицы ароматом цветущих деревьев, сменились глухими стенами купеческих построек, планировка которых отличалась от «Садка» лишь количеством складских помещений и наличием выходящих на улицу лавок. Мимо девушек, подпрыгивая на выщербленных плитах, покатили телеги, крытые возки и фургоны. На лицах прохожих, которых, несмотря на зной, становилось все больше и больше, маской застыло выражение озабоченности. Все чаще среди них начали попадаться нарлакцы, нардарцы, халисунцы и обитатели Вечной Степи, шедшие в порт или из порта. Между загорелых саккаремцев, традиционно одетых в халаты и тюрбаны, тут и там замелькали люди в туниках и тогах аррантов, в скроенных на западный манер плащах, в матросских шапочках, кожаных и металлических шлемах непривычной формы, изготовленных явно нездешними мастерами. Бронзовокожие, желтые, белые и черные лица оборачивались вслед процессии закутанных в серые плащи девушек, и вот уже закружили вокруг воспитанниц «Садка» босоногие мальчишки с криками:
— Девок, девок в храм ведут! Это из «Букета»! Нет, из «Услады»! Эй, девка, распахни плащ, покажи сиськи!
Телохранители Шаккары начали заметно хмуриться, поводя по сторонам хищными жесткими глазами. «Золотые» поглядывали на прохожих снисходительно, гордо выпячивали грудь и чувствовали себя, судя по всему, хозяевами столицы в значительно большей степени, чем сами мельсинцы. Прежде они держались поскромнее, мимоходом отметила Ниилит, пытаясь припомнить названия и расположение улиц, по которым процессия двигалась к храму Богини Милосердной. Миновав центр города, девушки шли сначала по Портовому проезду, потом по улице Ночной стражи, Мучной и улице Черных дев. Затем свернули в Арбалетный переулок… Мбанга совсем не знала города, но Башню Звездочета, выстроенную некогда шадом Далдонганом, баловавшимся астрологией, уж верно не пропустит.
Примыкавшая к порту часть старой Мельсины была застроена домами купцов и ремесленников, каждый из которых напоминал крохотную крепость. Прежде чем стать столицей Саккарема, Мельсина была обычным портовым городом и постоянно подвергалась вторжениям иноземных захватчиков. Чьи только боевые корабли не высаживали вооруженных до зубов головорезов в ее порту! Арранты, мономатанцы, халисунцы, меорэ и даже островные сегваны, не говоря уже о пиратах, собиравших порой флотилии, насчитывавшие несколько десятков судов, подобно злобному урагану обрушивались на жителей Мельсины: резали, жгли, грабили, уводили в рабство, превратив со временем добродушных и гостеприимных южан в отменных воителей, готовых дать отпор любому нашествию. В крепость был превращен не только сам город, но и каждый его дом… С превращением Саккарема в могучую державу зажиточные мельсинцы отказались от строительства зданий, в которых узенькие зарешеченные оконца прорезали выходящие на улицы стены лишь на уровне второго этажа, а вся жизнь сосредоточивалась вокруг внутреннего дворика. Однако мало кто брался за перестройку старых домов, суровый и неприступный вид которых давно перестал соответствовать характеру обитавших в них людей.
