Хономер покосился на стеклянные шарики, вынутые Агеробарбом из шкатулки, и подумал, что они являются наилучшей иллюстрацией наиболее распространенного вида магии, которым в основном и пользуются жрецы Богов-Близнецов. Суть его, опять же по словам наставников, каковые сами, разумеется, магами не были, состоит в высвобождении и управлении при помощи определенных навыков и заклинаний энергии, сконцентрированной в тех или иных магических талисманах или амулетах, которые могут иметь самые различные формы. Заряжены ли они другими магами, добыты ли в местах, где сама земля напитывает их своими силами, или порождены на стыке миров, где невообразимые процессы длящегося до сих пор мироздания создают диковинные энергетические емкости, одной из которых, быть может, и является Глаз Дракона, не столь уж важно. Ведь даже имея в своем распоряжении подобную емкость, использовать заключенную в ней энергию весьма сложно и опасно. Мага можно сравнить с кузнецом, разница лишь в том, что у одного в руках кусок железа, а у другого — талисман. Одному надобно сделать из куска железа топор и пилу, другому — например, Агеробарбу — остановить и попортить судно «стражей моря» таким образом, чтобы команда его не оказала особого сопротивления, но и не погибла полностью.
Устав наблюдать за непонятными и потому кажущимися полностью лишенными смысла действиями мага, Хономер перевел взгляд на приближающийся с каждым мгновением сторожевик и, с трудом разбирая начертанные на его носу знаки, прочитал вслух:
— «Рудиша».
— Угу, — откликнулся Агеробарб. — Это очень любезно с их стороны. Имя корабля или человека — хорошее подспорье в нашем деле.
— Если бы эти бедняги только могли представить, что на преследуемом ими корабле плывет маг, да не какой-нибудь, средней руки, а настоящий мастер своего дела, они бы не стали так спешить, — убежденно произнес Тразий и — Хономер мог бы поклясться в этом — чуть кивнул в сторону занятого стеклянными шариками и порошками Агеробарба. Что бы это значило? Уж не вздумал ли нахальный юнец отколоть какую-нибудь шутку, подумал Хономер, чувствуя, как поднимается в нем волна тщательно скрываемого раздражения, которое вызывал в нем Тразий Пэт одним своим видом. И лишь мгновением позже до него дошло, что молодой маг и не думал шутить, никому из знавших Агеробарба и в голову бы не пришло усомниться в его магических способностях — в чем угодно, только не в этом. Напротив, кивок Тразия надо было понимать как приглашение поддержать его и тоже сказать магу что-нибудь приятное, ибо ничто так не ободряет, как уверенность друзей в твоих силах. А ведь он сам только что думал о том, что настроение мага может повлиять на результаты его волшбы…
— Не хотел бы я очутиться на месте этих чернокожих. Право, даже жаль наглецов, которые не ведают, что творят. Но и понять их можно — сильного мага и на суше-то днем с огнем не сыскать, а встретить в море корабль с Посвященным — все равно что падающую звезду ртом поймать, — сказал с соболезнующей улыбкой Хономер.
— Я постараюсь никого не убивать, — буркнул Агеробарб. — Ну, пора. — Он поднял правую ладонь на уровень лица и сдул с нее золотистую пыль в сторону приблизившегося уже локтей на триста «Рудиши».
* * *
Капитан черной джиллы был совершенно уверен, что «Перст Божий» окажется легкой добычей, и не стал ломать голову над тем, почему преследуемый корабль стал вдруг замедлять ход. Выкажи он чуть больше осмотрительности, от глаз его не укрылась бы небрежность, столь несвоевременно проявленная матросами, управлявшими парусами. Внимательно приглядевшись к обводам корабля, принятого им за очередную беззащитную жертву, Таанган пришел бы к выводу, что создатели «Перста» значительно больше заботились о его быстроходности, чем о вместимости трюмов и грузоподъемности. Будучи опытным капитаном, он удивился бы и, заподозрив подвох, стал приглядываться к трем странным фигурам на корме преследуемого судна. И тогда, быть может…
Но Таанган уже трое суток, прошедших после бегства Нумии, пребывал в отвратительном расположении духа, поправить которое не удавалось ни нардарскому вину, ни трем светлокожим девушкам, несмотря на все свои старания не сумевшим заменить ему страстную мономатанку. Он не мог думать ни о чем, кроме ее извивающегося от непритворного желания тела, перед глазами колыхались тяжелые груди, чернота которых имела такой восхитительный красновато-коричневый оттенок, что в сравнении с ним его собственная кожа казалась попросту натертой сажей. В его ушах раздавались ее то жалобные, то победные стоны, и заглушить их не могли ни писк арранток, пытавшихся изобразить страсть там, где, кроме страха, ничего не было и быть не могло, ни плеск вскипавших вокруг носа «Рудиши» волн, ни свист ветра, игравшего звонкую песнь погони на струнах снастей.
Таанган верил, что эта женщина была создана для него, и при мысли о том, что встретиться им больше не суждено, его охватывала такая безудержная ярость, что «стервятники Кешо» горячо возблагодарили Великого Духа, завидев на горизонте паруса «Перста Божьего». Когда человеку становится плохо, он должен взять в руки кривой меч, вспороть врагу брюхо — и все снова станет хорошо. Команда «Рудиши» уважала и любила Таангана, всегда готового прикрыть любого из своих людей собственной грудью и без колебаний первым шедшего навстречу опасностям. «Стервятники» понимали, что у капитана нет нынче никакой охоты разводить дипломатию, да и кораблик маленький, чего с ним церемониться. Не дожидаясь приказа, они подняли из трюма «рыбу», которая, помимо того что ломала палубу вражеского корабля, сокрушала еще и дух его защитников. Приготовили снабженные мощными штырями абордажные мостики, благодаря которым два судна оказывались связанными прочнее, чем если бы их соединяла дюжина канатов. Абордажный отряд кроме мечей вооружился баграми и «кошками». Воины его замерли по правому борту, и тут над кормой удирающего суденышка поднялся золотистый дымок, похожий на облако пыли, пронизанное вырвавшимся из-за туч солнечным лучом.
Вместо того чтобы осесть, облачко это начало расти и шириться, превращаясь в полупрозрачную завесу. Почуяв наконец неладное, Таанган приказал уклониться вправо: ветер должен был унести золотую пыльцу вперед, она должна осесть на убегающий корабль, но этого не произошло, и «Рудиша», не сумев достаточно резко сменить курс, вошел в сверкающий туман. Раздался крик боли, его подхватила сразу дюжина глоток, и «стервятники» заметались по палубе, тщетно пытаясь спастись от золотистых пылинок, прикосновения которых напоминали укусы рассерженных ос…
Стоящим на корме «Перста Божьего» людям казалось, что корабль преследователей попал под огненный дождь. На тростниковых парусах джиллы заплясали крохотные, едва различимые издали язычки пламени, становившиеся с каждым мгновением все ярче и крупней. Завывающая, изжаленная чудовищным огненным облаком команда поспешила покинуть палубу и укрыться в кубриках и каютах. «Рудиша», потеряв управление, начал рыскать из стороны в сторону, зарываясь носом в волны. Паруса вспыхнули, делая судно похожим на огромный факел, и тут брус с качавшейся на нем «рыбой», описал вокруг мачты один круг, затем второй… Бронзовая чушка пронеслась над палубой, разрывая на части горящие паруса носовой и кормовой мачты. Запуталась в тлеющих снастях и вновь, повинуясь колдовской силе, пошла по кругу. Мачты трещали и ломались, клочья горящих парусов упали на палубу и подожгли ее. Удерживавший «рыбу» канат лопнул, и она обрушилась на высокую корму судна.
