Теперь мне было уже не просто страшно, а жутко – по-животному жутко. Дикий ужас скручивал кишки и поднимался выше – до горла. Во рту мгновенно образовалась густая горечь, которую хотелось немедленно выплюнуть, но я не могла даже пошевелиться и стояла, по-прежнему всматриваясь в темноту, надеясь, что мне все это померещилось; сейчас вернется Валасьен и скажет что-нибудь своим насмешливым тоном, и все мои страхи исчезнут, сморщатся, расползутся, как клочья утреннего тумана.
Но Валасьен не шел, и никаких признаков, что он где-то поблизости, не ощущалось. Я метнулась обратно под пальмы, и вот тут мне окончательно стало ясно, что все это не сон и не бред, а самая настоящая реальность. Тени высыпали из темноты, как солдатики-ниндзя, и продвигались вдоль стены здания, стараясь держаться в тени и не попадать на освещенные участки лужайки.
В этот миг дикая каша в моей голове рассосалась – разом, и мысли запенились с невероятной скоростью. Если эти тени реальны, значит, они пробираются к дому; охрана «не сработала», или еще хуже – никакой охраны просто больше нет, и поэтому тени идут вперед так спокойно, беспрепятственно. Все это напоминало компьютерную игру-стрелялку.
Но это не игра. Сейчас дом окажется в кольце, в осаде; значит, туда теперь – нельзя. Но нельзя и за территорию. Вдруг у ворот уже стоит их человек, меня тогда точно «ликвидируют»! Это словечко, упомянутое Барановым в его телефонном разговоре с неизвестным, снова всплыло в моей голове…
Сначала они «ликвидировали» Баранова… значит…
Но я ничего не успела додумать: на меня навалилась тяжелая плотная темнота, я глухо вскрикнула – и все исчезло…
Очнулась я оттого, что где-то рядом лилась вода. Я прислушалась и подняла голову. Сознание постепенно возвращалось ко мне. Я лежала на топчане…
Было дико неудобно: топчан такой узкий, что, если я повернусь, непременно упаду…
Ноги затекли, и я чуть пошевелила ими. Внезапно я все вспомнила и так и вскинулась с топчана, чуть не свалившись с него.
Комната была маленькой, крохотной – по моим представлениям. Узкий топчан, застеленный несвежей простыней. В углу, за перегородкой, туалет и миниатюрная раковина. Все.
Я подошла к двери и подергала ручку. Конечно, заперто! Я прислушалась. Судя по звукам снаружи, мы куда-то плыли – об этом свидетельствовал глухой шум, плеск воды и легкая вибрация, сотрясавшая мою крошечную тюрьму. Значит, это судно. Я на судне…
Я постучала в дверь. Ноль. Я забарабанила в нее кулаками и крикнула:
– Эй! Кто-нибудь есть?
Тут же я поняла, что сморозила глупость. Раз судно куда-то плыло, значит, кто-то на нем был, однозначно. Кораблем кто-то управляет.
Я на миг притихла, а потом заколотила в дверь с новыми силами.
– Эй-э-э-й! Откройте!
Послышался какой-то шум, потом дверь резко распахнулась, и на пороге вырос маленький плотный мужчина в пестрой рубахе навыпуск.
– Чего орешь? – спросил он на чистейшем русском языке.
Я опешила:
– А вы кто такой?
Он ухмыльнулся.
– Какая разница?
– Действительно никакой, – согласилась я. – Почему вы меня здесь держите?
– А что, не нравится?
У него была какая-то дурашливая манера разговора. Он смотрел на меня, прищурившись.
– Нет! – с вызовом сказала я. – Не нравится. Как я тут оказалась?
– Слишком много вопросов.
Я разозлилась:
– Позовите начальство!
– Еще чего! Мне за это… – и он сделал выразительный жест, проведя ребром ладони по шее, – взгреют как следует. Соображаешь?
– Соображаю.
В голове мелькнула запоздалая мысль – не надо было так сразу, в лоб, о начальстве упоминать. Следует действовать аккуратно, чтобы не спугнуть эту шестерку.
– И куда мы плывем? – протянула я капризным тоном. – Можно узнать?
– Много будешь знать – скоро состаришься, красавица. Это я тебе точно говорю. Зачем портить такую хорошенькую мордашку!
– А когда мы приплывем? – сделала я ударение на слове «когда».
– Если хочешь есть, нажми сюда, – показал он на кнопку над изголовьем топчана. – Поняла? Могу принести сейчас.
– Спасибо, не надо. Ты не ответил на мой вопрос.
Он ничего не сказал, просто повернулся ко мне спиной.
– Как тебя звать-то?
– Можешь называть меня «Никто»!
– Зеркало можно? – пробурчала я.
– Нельзя.
– Это почему же?
– Вдруг ты накинешься на меня с ним? Поранишь ведь…
Он ловко захлопнул дверь, прежде чем я успела броситься за ним, и я снова осталась одна.
Я наконец внимательно осмотрела каюту и увидела, что обстановка тут по-настоящему спартанская, кроме того, все колюще-режущие предметы отсюда унесли. По-видимому, меня боятся всерьез…
Я села на топчан, сжав голову руками. В голове вертелись обрывки мыслей и впечатлений… убитый Баранов у бассейна и Андре Валасьен… черные тени, скользившие между деревьями. Валасьен ушел, и на меня напали… Меня похитили. Но зачем? Я подняла голову и подумала, что зря отказалась от еды и питья. Под ложечкой сосало, хотелось пить. Я облизала пересохшие губы, встала и, подойдя к двери, забарабанила в нее что было сил.
Подошли к двери не скоро. Я уже собиралась сделать паузу, но тут послышались шаги, и дверь распахнулась.
– Чего тебе? – Коротышка пробуравил меня тяжелым взглядом.
– Есть хочу и пить.
– Не могла сразу сказать?
– Не могла.
– Тогда жди. Я же сказал про кнопку, забыла, что ли?
– Забыла.
Он смерил меня очередным тяжелым взглядом – с головы до ног – и ушел, не забыв тщательно закрыть дверь. Я услышала двойной поворот ключа в замке и втянула, как черепаха, голову в плечи. Этот звук почему-то подействовал мне на нервы.
Коротышка вскоре вернулся с железным подносом в руках, на котором стояла тарелка с кашей и стакан с крепким чаем.
– Это что?
– Манка.
Я чуть не сплюнула.
– Терпеть не могу манку! С детства. Я не буду ее есть.
Мой охранник равнодушно пожал плечами.
– Не ешь, мне-то что? Хочешь голодать – голодай. Дело твое.
Я задумалась: похоже, дело мое – дрянь, и что будет дальше – я не знаю. Не бросаться же с кулаками на этого крепыша: силы у нас явно неравные, он легко отпихнет меня, как перышко.
– Ну что? Так будешь есть или нет?
Я отрицательно качнула головой. Он хмыкнул и повернулся ко мне спиной.
