— Готовитесь к отъезду на родину? — как можно непринужденнее поинтересовался я.
— Укладываемся. День такой вышел. Сначала хозяина в землю уложили, а теперь вот вещички его в сундуки укладываем, — усмехнулся Еань.
— Уже похоронили? Жаль, я хотел с ним проститься. А где его могила?
— Там. — Еань неопределенно махнул рукой.
— Можешь свести меня к ней?
— Не, не могу. Не велено.
— Почему же?
— Не велено тебя из дома выпускать.
— Ничего себе приказ! Да впрочем, я и не собираюсь уходить. Только взгляну — и назад.
— Знаем, как ты взглянешь. Лишил красавицу невинности и тикать? — Еань распрямился, упер руки в бока и рассмеялся дребезжащим смехом. — Ты удерешь, а кто ее утешать будет?
— Ты и будешь! — тоже рассмеялся я, стараясь попасть ему в тон.
Еань прекратил смеяться и так стремительно захлопнул рот, что лязгнули зубы.
— Нет, с меня хватит. Меня уж от одного ее вида воротит. Да и прискучили мы ей. Она прихотливая, ей каждый раз новенькое подавай.
Ну ясно. Чанси выбрал свой путь спасения от Лабиринта, она — свой. А этот молодец, интересно, чем дышит?
— Значит, не выпустишь? — Я оценивающе осмотрел его мускулистую фигуру.
— Не-а! — Еань поймал мой взгляд и демонстративно напряг бицепсы.
Мы помолчали.
— Если хочешь, могу пропустить на второй этаж — отдохнешь, пока наша потаскуха не пришла. Ночь-то небось не спал? И в эту не придется — с ней не поспишь! — сказал Еань дружелюбно и расхохотался, показывая крупные лошадиные зубы.
— Пожалуй, — согласился я, дав ему отсмеяться.
Еань посторонился. Под его бдительным взглядом я прошел к лестнице и начал подниматься в апартаменты госпожи Сихэ.
* * *
Я сидел на краешке широкой тахты и перебирал баночки и флакончики, стоявшие на туалетном столике хозяйки.
Первым моим побуждением после разговора с Еанем было немедленно найти выход и, несмотря на запрет, удрать отсюда. Однако после того как я обошел комнаты и залы и убедился в том, что при желании покинуть этот дом не составит большого труда, мысль о побеге перестала меня занимать. Не для того я пришел в Город и искал встречи с нормальными людьми, чтобы при первых шероховатостях в отношениях с ними удариться в бега.
Да и куда бежать? Зачем? Я слишком мало знаю, чтобы действовать разумно. Более того, после недолгих размышлений у меня возникло чувство, что все происходящее со мной как бы укладывается в некий неизвестный мне сценарий, который по ходу развития должен привести или даже вынудить меня к действиям естественным, необходимым и единственно возможным.
Если говорить по совести, то и особых поводов для побега не было. В конце концов худшее, что меня ждет, — это объяснение с госпожой Сихэ, но объяснение это должно быть неприятно ей гораздо в большей степени, чем мне, и, надо надеяться, она сумеет его избежать. А то, что она прониклась ко мне симпатией, скажем так, должно тешить мое самолюбие, а вовсе не пугать.
Я развалился на тахте, прикрыл глаза и подумал, что, не встреться мне Се, еще неизвестно, как бы сложились мои отношения с госпожой Сихэ. Человек, попавший в чуждый ему мир, не должен привередничать и пренебрегать добрым к себе отношением. Я рассмеялся собственной зауми, но тревожные мысли о ждущей меня девушке прогнать не смог.
Собственно, о любви здесь не могло быть и речи. Но звук голоса, соприкосновение тел, запах — это ведь тоже что-то значит. И пусть ханжи рассуждают о плотском как о чем-то второстепенном, много ли без него будет стоить единство душ? На земле соединились две половины человека, созданные на небе… А не встретились бы, не произошло бы дивной случайности, в которой кто-то усматривает закономерность, неужели они так бы и остались одинокими в мире? Вовсе нет. Нашлась бы другая половина для каждого, потекла бы жизнь по другому руслу. Значит, много наших половин бродит по земле. А уж с какой повезет соединиться и что этому поможет — взгляд, слово, пожатие рук — не все ли равно?
Мысли мои все больше теряли определенность, все дальше уходили от дома Чанси, от госпожи Сихэ, от ждущей моего возвращения девушки, к которой я испытывал нечто большее, чем простую симпатию. Но и на них, еще не названная, почти никак не ощутимая, лежала тень, накрывшая и уничтожившая Город Желтой Черепахи, — тень Лабиринта.
* * *
— Я считаю, что вечерняя трапеза — дело интимное и присутствие посторонних может только все испортить.
Я кивнул. Госпожа Сихэ разлила бульон по чашам, поставила между нами блюдо с жареным мясом.
— Как тебя принял господин Гуанли?
— Как нельзя лучше. Мы обменялись кольцами. — Она слегка повернула ладонь, чтобы я мог видеть символ помолвки. — С сегодняшнего дня я его невеста, а свадебные формальности мы завершим по возвращении на родину.
— И когда вы собираетесь отбыть?
— Как можно скорее. Последний корабль Гуанли должен прийти через один-два месяца. Большую часть товаров мой жених уже отправил, и по крайней мере три корабля прибыли благополучно.
— А много ли еще восточных купцов осталось в Городе?
— Пятеро, и с ними около сотни слуг.
— Им удается противостоять влечению Лабиринта?
— Влечению Лабиринта? — Госпожа Сихэ удивленно вскинула брови. — Ах да, мой отец… Никакого влечения нет. Кто хочет, идет, кто не хочет — нет. Но идут в основном люди, не имеющие цели в жизни или отчаявшиеся этой цели достичь. Трусы, боящиеся смерти, глубокие старики, неудачники или уроды.
— Уроды?
— Ну да. Для того чтобы Лабиринт изменил их внешность. А нормальному человеку что делать в Лабиринте? — Госпожа Сихэ поднесла к губам бокал, из которого еще вчера пил Чанси.
— Значит, твой отец?..
— Да, он всегда грезил, не мог остановиться на достигнутом и насладиться прелестью доступного. Философия — для купца штука вредная. На родине он мог бы достигнуть очень высокого положения. Мог иметь все, чего душа ни пожелает, но душа его жаждала самопознания, и ясно, что он был обречен.
— Значит, твоя цель занять высокое положение?
— Все мы, кто остался и не ушел в Лабиринт, хотим этого. Тщеславие, жажда власти, стремление возвеличиться, наверно, самый прочный канат, привязывающий человека к жизни. Нет его — и появляется «влечение Лабиринта». — Госпожа Сихэ улыбнулась. — А я хочу власти! Хочу видеть толпы людей у моих ног! И я их увижу! — Глаза ее сверкнули, и она на миг прикрыла их ресницами.
— Но почему же тогда не бегут слуги?
— Большинство ушли. Нормальных людей так мало. — Она потянулась к плодам. — Остались только те, кто хочет возвыситься. Это здесь они слуги, хотя ты мог заметить, что отношения у нас почти семейные. — Она вновь улыбнулась. — Иначе тут нельзя. Однако, вернувшись на родину, они сразу станут значительными господами. Пятая часть всего, что есть в доме, по уговору принадлежит им, а это, поверь, совсем не мало.
