— Если утром случается некая незадача, то за сутки непременно произойдут еще две, — пояснила я.
— Чушь! — отрезала мадам Зуева, садясь за руль. — Во что веришь и чего боишься, то с тобой и происходит. Стопроцентно. Мысли материальны, так что не приманивай к себе глупости. Точка.
Она резко захлопнула дверь, белая иномарка взвыла мотором — и, вместо того чтобы поехать назад, рванулась вперед, вновь стукнув бампером мусорный бак.
Вадим закатил глаза.
— Мама!
Нина Феликсовна высунулась в открытое окно.
— Что там такое?
— Ты снова стукнула помойку, — пояснил сын.
— Нехорошо вышло, — пригорюнилась дама.
— Да уж, — согласился Вадик, — автомобиль только что из салона.
— Думаешь, надо дать денег ДЭЗу на ремонт бачка? — снова, как прежде, осведомилась Зуева.
— Не стоит, — отмахнулся сын.
— Вот и чудненько, — обрадовалась Нина Феликсовна, развернулась и понеслась.
— Мама за рулем тридцать лет, — вздохнул Вадим, — но, видно, водить машину — не ее предназначение.
* * *
Общежитие оказалось двумя большими квартирами, объединенными в единую систему.
— Ларочка, не сочти за труд, покажи нашей новой помощнице Лампе помещение, — попросила Нина Феликсовна. — Устала я что‑то.
Вадим выпучил глаза, поднял руки, скрючил пальцы и завыл:
— Герман Евсеевич вампир, питается чужой энергией! Он высасывает из дизайнеров жизненную силу!
Зуева поморщилась:
— Перестань. Терпеть не могу, когда несут ерунду.
— Но ты же не можешь отрицать, что существуют люди, в присутствии которых становится плохо, — обратилась к Зуевой Лариса. — Вроде человек прекрасно воспитан, вежлив, улыбается, а от него прямо отталкивает. И силы уходят после общения с ним.
— Давайте перестанем идиотничать, — остановила Малкину Нина Феликсовна. — Лара, введи Лампу в курс дела.
— Какое интересное имя, — настороженно сказала управляющая.
— На самом деле нашу новую помощницу зовут Елена Романова, — поспешила уточнить Зуева. — Она двоюродная сестра Офелии Бурмакиной. Фели мне домашнее прозвище ее и сообщила. А мне оно так понравилось! Очень нежно звучит — Лампочка… Пойду умоюсь, может, туман в мозгу рассеется.
— Анюта! — крикнула Лариса, взглянув на дверь.
В комнату вошла светловолосая девушка в джинсах и выжидательно посмотрела на Малкину.
— Сделай Нине Феликсовне кофе, — попросила ее Лариса.
— Так… — протянул Зуев, — хорошо быть начальницей! И кофе тебе предложат, и конфеты, и сгущенку с повидлом. А мы с Лампой простые наемные лошади, нам даже водички студеной из колодца не нальют. Ступайте, ишаки, хлебайте из лужи, становитесь козлятами.
Анюта ойкнула и попятилась.
— Он шутит, — успокоила ее управляющая. — Свари всем кофеек и угости булочками.
Аня кивнула и ушла.
— Никак Нюта к хохмам Вадика не привыкнет, — пояснила Лариса. — Нет у нее никакого чувства юмора, все серьезно воспринимает.
— Кто сказал, что я шучу? — заерничал Зуев. — Я серьезен, как хирург.
— Да ну тебя, — махнула рукой Лариса. — Пошли, Лампочка, покажу наши владения. Ничего, что я на «ты»?
— Наоборот, я неуютно себя ощущаю, если мне выкают, — откликнулась я.
— Вот тут женщины устроились, — объясняла Малкина, сворачивая в коридор, — их сейчас трое: Кира, Надежда и Анюта. У нас самообслуживание, ни поваров, ни уборщиц, ни прачек нет. Сами готовим‑убираем‑стираем. Обитатели сдают часть зарплаты на еду и оплату коммунальных услуг. Сегодня Нюта на кухне дежурит.
— Я думала, что бывшие заключенные содержатся бесплатно, — удивилась я.
Лариса понизила голос:
— Это развращает. Человек привыкает к тому, что в холодильнике еда из воздуха возникает, а за свет‑газ добрые дяди‑тети платят, и усваивает: он может ничего не делать, жизнь и так удалась. Конечно, мы много вкладываем в общежитие, покупаем подопечным одежду, обувь, но Нина, и я с ней совершенно солидарна, считает, что надо не пойманную рыбку человеку давать, а вручить ему удочку и научить пользоваться ею. Твое отношение к вопросу?
— Согласна, — кивнула я. — Но, наверное, не так просто воспитывать и образовывать взрослых людей.
Лариса пожала плечами:
— А что легко? Нина не берется за запущенные случаи, не принимает тех, у кого восемь‑десять ходок и песня: «Я ни в чем не виноват, сидел из‑за полицейского произвола». Главное условие, при котором человек может попасть под нашу опеку, это осознание своей вины, честное признание: «Да, я оступился. Был дураком. Больше никогда так не поступлю». Условия у нас хорошие, все возможности для самореализации предоставлены. Вот гостиная, она общая. Смотри, тут телевизор, игровая приставка, компьютер, библиотека. Днем здесь никого нет, а вечером многие посидеть перед теликом любят.
Лариса распахнула дверь, я увидела длинный полукруглый диван и сладко похрапывающего на нем мужчину в спортивном костюме.
— Кажется, кто‑то есть, — пробормотала я.
— Найденов! — с возмущением воскликнула Малкина. — Как это понимать?
Спящий перестал храпеть, резко сел, пошатнулся, оперся рукой о подушки, заморгал и выдавил из себя:
— Здрассти, Лариса Евгеньевна.
— Просто отлично! — взвилась Малкина. — Ты почему тут дрыхнешь? Общая комната не спальня!
— Телик глядел, голова кружиться стала, — пожаловался Найденов, — вот и решил отдохнуть.
Лариса подошла к дивану и потянула носом.
— Пил?
— Да вы что! — возмутился Кирилл. — Я не враг себе! Водку даже не понюхаю. Все зло от нее, я из‑за ханки на зону загремел. Сейчас даже смотреть на окаянную не могу.
— Хотелось бы верить, — сурово сказала Малкина. — Но помню, как кое‑кто недавно, до свинского состояния наклюкался. Учти, Найденов, тебя простили в первый и последний раз. Сделай вывод и берись за ум. Не вздумай более спиртное употреблять.
Кирилл размашисто перекрестился:
— Чес слово, ни разу в винный отдел после освобождения не заглянул. Не интересует меня алкоголь. Все, отрезано! Лариса Евгеньевна, вы же знаете, я запойным никогда не был, на зону по дури угодил. Подбили друзья‑товарищи с ними Новый год отметить…
— Можешь не продолжать, — остановила его Лариса. — Знаю, знаю, закончился для тебя праздник в СИЗО. Не ври, Найденов. Если ты такой непримиримый противник выпивки, то почему недавно в невменяемом состоянии сюда заявился?
— Неправда! — возмутился Кирилл. — Не приходил я выпимши!
