– А как же бандюки и братки? – возразил
Юрий. – Они ведь тоже в криминал полезли, потому что сегодня любой труд
почетен, лишь бы деньги приносил.
– Ну что ж, две стороны одной медали. Так всегда
бывает, если какой-то процесс влечет за собой хорошие последствия, то и негатив
тут как тут. Не зря же американцы говорят, что преступность – это та цена,
которую общество платит за демократию. За все надо платить, или, как говорит
мой папа, бесплатных гамбургеров не бывает. Ты, между прочим, про деда
рассказывал, а сам спровоцировал меня на какие-то политико-философские изыски.
Возвращайся на грешную землю.
– А это я тебя проверяю, – нахально заявил
он. – Ты ж теперь крупный аналитик, вот и займись обобщениями, покажи мне,
скромному работяге-оперу, уровень своего мышления.
– В лоб хочешь? – без обиняков спросила Настя.
– Лучше по лбу, – быстро ответил он. – Ладно,
не дуйся, я дурака валяю. Значит, дед. Дед, дед, дед… – задумчиво повторял
он, не сводя глаз с дороги и выискивая просвет между машинами, куда можно было
протиснуться, чтобы успеть перестроиться перед поворотом. – Ага, вот так.
Дед у Леры Немчиновой совершенно замечательный. Выдающийся, можно сказать, дед.
Если оставить в стороне эмоции, то можно утверждать, что он безумно боится за
свою единственную внученьку, причем источник этого страха лежит не в чем-то
конкретном, а как бы витает в воздухе. Знаешь, как некоторые родители боятся
«упустить» ребенка. Вроде он еще ничего такого не сделал, хорошо учится, не
пьет, не курит, с плохими компаниями не водится, но они все время боятся, что
это может случиться. Вот и дед Немчинов. Лера, по его представлениям,
нормальная хорошая девушка, подозрительные личности вокруг нее не крутятся, но
он живет в постоянном страхе, что с ней что-нибудь случится. Не в том смысле,
что кирпич на голову упадет или машина разобьется, а в смысле кривой дорожки,
по которой Лера может пойти. На чем основаны эти страхи, я не понял, но они
есть, это точно. Дед за ней подсматривает, подслушивает и в вещах ее роется. И
что самое удивительное, он мне сам об этом сказал.
– А что удивительного? Почему он не мог тебе об этом
сказать?
– Я бы ни за что не сказал чужому человеку такое.
Удавился бы, но не сказал. Ну ты сама посуди, как это так, вдруг признаться,
что ты подсматриваешь за близким человеком?
– Ты бы не сказал, а он сказал. Чего ты его по себе
меряешь? Он другой. У него жизнь была другая, характер другой, мышление не
такое.
– Интересно, а ты сама сказала бы?
– Я-то? – Настя задумалась. – Не знаю. Я бы
не подсматривала, это во-первых. То есть для того, чтобы я это сделала, мне
нужны были бы очень веские основания, очень серьезные причины. Но если бы эти
причины были, то, значит, была бы проблема, которая меня так сильно беспокоит,
что я готова на все. Я готова поступиться собственным самолюбием, только чтобы
ее разрешить. И в этом случае я, конечно, призналась бы, если бы только
надеялась, что это поможет. Это во-вторых.
– Не теоретизируй, Ася, ты лучше на фактах покажи. На
фактах-то оно нагляднее получается.
– Ладно, давай на фактах. Я, к примеру, подозреваю, что
мой горячо любимый муж является иностранным шпионом. Вернее, нет, не так. Я
знаю, что вокруг моего мужа крутятся какие-то люди, которые мне подозрительны.
Мне кажется, что они хотят втянуть его во что-то нехорошее или могут захотеть
это сделать, например, в шпионаж. Я, естественно, говорю с ним об этом, и он,
точно так же естественно, посылает меня с моими подозрениями подальше и
популярно объясняет, что это очень хорошие и приличные во всех отношениях люди
и я не имею права думать о них дурно, а если я так думаю, то я полная идиотка.
Его слова меня не убеждают, я продолжаю думать в том же направлении, потому что
мне кажется, что мой муж слеп и чрезмерно доверчив. Но поскольку он по-прежнему
вращается среди этих людей, я становлюсь предельно внимательной ко всему, я
подглядываю, подслушиваю и роюсь в его вещах, чтобы сразу же заметить признаки
неблагополучия. Пока ничего не происходит, у мужа я не нахожу никаких
подозрительных бумажек или непонятно откуда взявшихся денег. Но я начеку. Я
хочу успеть вовремя оградить его, если что-то такое начнет намечаться. И вот на
моем скорбном пути появляется человек из милиции… Нет, почему из милиции? Я же
собралась подозревать мужа в шпионаже, значит, появляется человек из ФСБ. Я
отдаю себе отчет, что он, в отличие от меня, в шпионских делах профессионал, он
имеет доступ к нужной информации и обладает всякими разными знаниями, умениями
и навыками, которыми не обладаю я. А муж пока еще ничего такого не совершил,
так что ответственность ему не грозит. И я с большим удовольствием поделюсь с
этим человеком из ФСБ своими опасениями в надежде на то, что он обратит
внимание на тех людей, которые мне так не нравятся, и ежели они в чем-то
нечисты, то с ними разберутся, пока они еще моего несчастного супруга ни во что
такое не втянули. И если нужно будет, то я признаюсь, что подсматривала и
подслушивала. Да я в чем угодно признаюсь, только бы до беды не дошло! Речь,
конечно, не обо мне, потому что я по сути своего характера не могла бы выйти
замуж за Мужчину, за которым нужно ходить по пятам и водить за ручку, я в
данном случае выступаю от имени абстрактной женщины, но с вполне конкретными
проблемами. Вот такая вот конструкция, солнце мое незаходящее. Убедительно?
– Вполне. Если следовать твоей логике, то дед Немчинов
пытался сдать нам Вильданова. Не зря же он мне альбомы с рисунками показал, не
зря же рассказал, что Лера часто разговаривает по телефону с неким Игорем, а
юноша на рисунках просто поразительно похож на известного певца, которого по
телику показывают. Он хотел, чтобы мы знали о ее знакомстве с Вильдановым.
Выходит, дед ждет беды с этой стороны?
– Выходит, – согласилась Настя, – если ты его
правильно понял. Но если дед умнее, чем мы с тобой даже можем предположить, то
не исключено, что он затеял какую-то сложную игру. А мы пока не понимаем какую.
Ты куда проскочил? Здесь надо было поворачивать.
– Ну извини. Надо предупреждать заранее, я же у Зотова
не был.
– Ничего, по параллельной улице проедем.
Зотов, судя по всему, вернулся домой буквально за несколько
минут до их прихода. Мокрая от снега дубленка висела в прихожей, а на полу
виднелись свежие следы ботинок.
– А куда пропал господин Вильданов? –
поинтересовался Юрий, снимая куртку. – Мы сегодня ни по одному телефону не
смогли его разыскать. Он не уехал ли из Москвы, часом?
– Он дома, – коротко ответил Зотов. – Я запретил
ему отвечать на звонки. У него скоро большой концерт, он должен много
репетировать, а Игорь пока что даже тексты новых песен не удосужился выучить.
Приходится сидеть с ним, как с маленьким, и заставлять учить уроки.
– Но для милиции он, надеюсь, сделает исключение? Нам
обязательно нужно с ним встретиться.
– Разумеется.
Зотов не спросил, что случилось и о чем сотрудники милиции
собираются разговаривать с Игорем. Настю это насторожило. Что же, Вячеслав
Олегович совсем не беспокоится за своего подопечного?
