Так, что еще? В период отбывания наказания показал себя
исключительно с положительной стороны. В деле сплошные благодарности за
перевыполнение норм выработки… Ан нет, и в штрафном изоляторе побывал Василий
Петрович на шестом году отсидки, аж на целых тридцать суток загремел. И за что
же? Да опять все за то же, избил осужденного. А вот и объяснение самого
Немчинова:
«Я признаю, что избил осужденного Фиалкова сегодня днем в
цехе N2. Фиалков систематически унижал недавно поступившего осужденного
Грекова, отбирал у него продукты, применял физическое насилие и угрожал
принудительным гомосексуальным контактом. Осужденный Греков является физически
неразвитым и постоять за себя не может. Вину признаю. Осужденный Немчинов В.П.,
статья 102, срок 12 лет».
Очень любопытная бумажка. Мотив все тот же – защита слабого,
который не может постоять за себя. Но стиль! Абсолютное большинство осужденных
написали бы: «отбирал пайку и угрожал опустить». Или «опетушить». Но Василий
Петрович написал свое объяснение нормальным русским языком, без употребления
жаргона и без единой грамматической ошибки. Что это? Поза? Или к нему
действительно за пять лет пребывания на зоне не прилипла специфическая
субкультура зеков?
Странно это все как-то. Непростой, видать, дед этот
Немчинов. С одной стороны, пьяная ссора и убийство сына и невестки, с другой –
применение насилия в защиту слабых, а с третьей – добросовестный труд и
грамотная письменная речь. Такой тип может оказаться очень умным и опасным.
Может быть, он действительно за девять лет пребывания на зоне оброс крепкими
связями с преступным миром, а теперь, находясь на свободе, втягивает в свои
сети молоденьких милиционеров вроде Саши Барсукова?
За работой время летело незаметно, и, когда Настя закрыла
вторую папку, оказалось, что уже почти четыре. Надо бы поесть, но что? И где?
На Петровке хоть столовая была и буфет круглосуточно работал, а в этом
особнячке пока ничего нет, кроме служебных кабинетов. Сотрудники либо приносят
из дома бутерброды, либо ходят в ближайшее кафе. В кафе, конечно, кормят вкусно
и за вполне разумные деньги, но ведь туда идти надо. А перед этим еще и
одеваться… Насколько Анастасия Каменская была неутомима в работе, если ее можно
было делать, не вставая из-за письменного стола, настолько ленивой она была,
когда дело касалось даже простейших физических усилий. Ей проще было сидеть
голодной, нежели надевать сапоги, теплую куртку, спускаться по лестнице и
шлепать по скользкому тротуару целых триста метров до места, где дают поесть. И
если бы она могла рассчитывать на то, что сумеет уйти с работы в шесть вечера,
она бы, конечно, предпочла поголодать и потерпеть до дома, но поскольку теперь
уже ясно, что раньше девяти она отсюда не выберется, то все-таки придется
сделать над собой усилие и выйти на улицу. И почему она, балда несуразная, не взяла
утром с собой бутерброды? Ведь собиралась, она точно это помнила, да и муж
несколько раз напоминал ей, даже выложил из холодильника сыр и ветчину. А она в
очередной раз поленилась.
Горестно вздыхая, Настя натянула сапоги, обмотала шею
длинным теплым шарфом, застегнула куртку, сползла с третьего этажа и вышла на
улицу. Легкие мгновенно наполнились вкусным морозным воздухом, от
ослепительного солнца на глазах выступили слезы. В этом году зима вела себя
правильно, в строгом соответствии с календарем. До конца ноября стояла холодная
сырая осень, а первого декабря к вечеру ударил мороз. Сегодня же, второго
декабря, на улице сверкал снег и сияло солнце. Если бы еще не было так
скользко, то жизнь могла бы показаться майору милиции Анастасии Каменской более
чем удовлетворительной.
Осторожно передвигая ноги, чтобы не поскользнуться, она
медленно дошла до кафе со странным названием «Жажда», которое больше подошло бы
павильону «Виноводы» из давних советских времен. Уже взявшись за ручку двери,
Настя внезапно передумала, прошла еще несколько метров до станции метро
«Красносельская», купила журнал и блок сигарет и только после этого вернулась в
«Жажду». Дождавшись, когда официант поставит перед ней на столе овощной салат и
тарелку с солидной порцией жареного картофеля, она раскрыла журнал и углубилась
в чтение статьи о прелестях зимнего катания на лыжах в Альпах. Для нее это было
все равно что читать о жизни на Марсе, ибо на лыжах она не каталась никогда и в
Альпы ехать не собиралась, а звучные названия различных марок горнолыжного
оборудования не говорили ей ровным счетом ничего. Зато такое чтение не будило в
ней мысли, поскольку не вызывало никаких ассоциаций, и давало возможность
просто отвлечься от всего и абстрактно поскладывать буковки. За это время, как
она заметила, у нее «прочищались мозги», после чего ей частенько удавалось
взглянуть на старую проблему под новым углом зрения.
Она уже почти доела картофель и дочитала статью, когда перед
ее глазами на столе появилась новая тарелка, с шашлыком. Недовольно подняв
глаза, она успела мысленно нелестно отозваться о придурках, которые ухитряются
подсаживаться за занятые столы при наличии массы свободных мест, но тут же
радостно улыбнулась. Перед ней с веселой усмешкой на круглом лице восседал Юра
Коротков.
– Как ты меня нашел?
– Велика задача! – фыркнул он, тут же утащив с ее
тарелки несколько ломтиков картофеля. – Пришел, толкнул дверь, убедился,
что она заперта, дошел до Ивана и спросил, где ты. Дальше все понятно. Я уже
пятнадцать минут сижу за соседним столом и жду, когда же ты меня наконец
заметишь. Но от тебя, как известно, внимания к окружающим не дождешься. А
картошечка у них славная, надо и мне взять порцию.
– Хочешь? – Настя пододвинула ему свою тарелку. –
Бери, мне уже многовато, я явно пожадничала.
Коротков отодвинул тарелку обратно к Насте и покачал
головой.
– Ешь, худоба, на тебя же без слез не взглянешь.
– Неправда, – возразила она, – с тех пор, как
я ушла к Ивану, я прибавила два килограмма.
– Что, жизнь спокойная?
– Ну… в общем, да, если сравнивать с Петровкой.
– Скучаешь?
– Не знаю, Юрик, – честно призналась она. – И
да, и нет. Привыкнуть не могу, что все кругом другое, и люди другие, и вас
рядом нет. Но работа интересная, я ее люблю и умею делать, а главное – я делаю
ее не подпольно, как у Колобка, а официально, за это мне зарплату платят и
никто косо не смотрит. Морально легче, конечно.
– И через три месяца подполковником станешь, меня
обгонишь, – добавил Коротков. – Ладно, мать, не будем о грустном. Я
же к тебе по делу приехал.
– Барсуков?
– Он самый. Колобок сказал, что твой Иван с ним
договорился насчет нашей совместной работы. Так?
– Так, – кивнула Настя. – Рассказывай, что
знаешь.
– А что мне за это будет? – хитро прищурился Юра.
– Ты же отказался от моей картошки, – улыбнулась
она, – а больше у меня ничего нет.
– Конечно, пользуешься моей бескорыстностью. Значит,
так. Александр Барсуков, семьдесят восьмого года рождения, слушатель второго
курса Московского юридического института родного МВД, обнаружен в пятницу
вечером в убитом состоянии недалеко от собственного дома. Сегодня уже вторник,
а сведений, проливающих свет на это дело, практически нет. Мальчик проживал с
родителями, хорошая семья, нормальная, спокойная, но никто не знает, где он был
в пятницу и откуда возвращался. Кстати, сын твоего любимого генерала был с ним
хорошо знаком.
