– Вот, ознакомьтесь с ними. В одной папке материалы
уголовного дела, в другой – личное дело осужденного Немчинова. Не буду вам
говорить, что и как смотреть в этих материалах, вы лучше меня все знаете.
Теперь второе. У вас хорошая память, и я полагаю, вы не забыли дело Сергея
Градова, осень девяносто третьего года.
– Я помню, – удивленно произнесла Настя. – Но
я не думала, что вы об этом деле знаете.
– Мы в то время не были с вами знакомы, но тогда я как
раз впервые о вас услышал. Я не мог не знать об этом деле, потому что Градов,
как вам известно, был депутатом и имел хорошие шансы стать крупным политиком.
Но дело не в нем. Вы помните мальчишку, которого тогда взяли к вам на
стажировку?
– Конечно, – кивнула она, понимая наконец, о чем
хочет ее предупредить генерал. – Парень учился в Московском юридическом
институте МВД, там же, где и ваш сын. И мы тогда смогли установить, что он с
самого начала, еще до поступления в институт, был завербован криминальной
структурой и направлен на учебу в наш ведомственный вуз, чтобы иметь в
милицейских рядах свои уши и руки. Вы полагаете, что этот случай мог оказаться
не единственным?
– Я не могу не учитывать такую возможность. Принимая во
внимание должность, которую я занимаю, надо иметь в виду, что мой сын Максим
может оказаться лакомым кусочком для заинтересованных лиц. И если его товарищ
по учебе оказывается связанным с уголовниками, я не могу закрыть на все глаза и
считать, что мой мальчик живет в башне из слоновой кости и сохраняет чистоту и
невинность помыслов, тогда как все остальные слушатели института ходят по
бренной земле. Глупости, жадности, предательства и грязи всюду достаточно, и
нельзя рассчитывать на то, что твоих близких они не коснутся. Все равны, и все
под одним Богом ходим. У вас есть ко мне вопросы?
– Есть. Я уже не оперативник, у меня нет полномочий
заниматься этим делом. Как мы с вами будем выходить из положения?
– Вы не будете заниматься раскрытием убийства
Барсукова. Вы будете анализировать материалы на предмет выявления связей между
слушателями института и криминальными структурами. Впрочем, речь может идти не
только о слушателях, но и о сотрудниках. Преподаватели, курсовые офицеры,
кадровики и так далее. И не только в этом институте, но и в других вузах МВД,
их много.
Настя поморщилась. Легко сказать: вы будете делать то-то и
то-то, а другие будут делать что-то другое. Как тут делиться-то? Если убийство
рядового милиции Александра Барсукова связано с проникновением мафии в
институт, то границу между интересами разных служб не проведешь. Следователь и
оперативники быстро поставят на место какую-то там Каменскую, которая сует нос
не в свое дело и без толку путается под ногами. Заточный должен был бы это
понимать, а не давать ей задание с такой легкостью, словно в киоск за
сигаретами посылал.
Ее кислая мина не укрылась от Ивана Алексеевича, который
внезапно улыбнулся, впервые за сегодняшнее утро, своей знаменитой улыбкой,
когда глаза его превращались в два маленьких солнышка и обогревали собеседника
неожиданным теплом, сопротивляться которому мало кому удавалось.
– В виде компенсации могу вам сообщить приятное
известие. Следствие по делу об убийстве Барсукова поручено вашему знакомому
Ольшанскому, а из оперативников будут работать ваши бывшие коллеги. Надеюсь, с
ними-то вы сможете договориться.
Ну что ж, подумала Настя, это совсем другое дело. С Костей
Ольшанским проблем не будет, если не нарушать правила игры, а про ребят и
говорить нечего.
Она взяла со стола папки и уже открыла дверь кабинета,
собираясь выйти, но ее остановил насмешливый голос Заточного:
– А Максим?
– Что – Максим? – недоуменно обернулась она.
– Вы не хотите с ним поговорить?
– Хочу. Но мне неловко просить об этом. Его, наверное,
уже и так на Петровке задергали. А вы сами просили быть деликатной…
Иван Алексеевич рассмеялся, правда, Насте показалось, что
смех был не очень-то веселым.
– Анастасия, я знаю вас достаточно давно, чтобы
понимать: вам никогда не бывает неловко, если речь идет о деле. Не морочьте мне
голову. Когда вам нужен Максим?
– Я хочу сначала посмотреть материалы, – осторожно
ответила она.
– Хорошо. Он учится во вторую смену, с двенадцати до
семи. К восьми вечера он будет здесь.
Настя отправилась к себе, с трудом удерживая норовящие
выскользнуть из рук папки и с удивлением думая о том, почему это она так
спокойно позволяет Заточному распоряжаться ее временем. Он уже решил, что
разговор с Максимом у нее должен состояться сегодня в восемь вечера, и никакому
обсуждению это не подлежало. Он не спросил, какие у нее планы, чем она
собирается заниматься и вообще будет ли она в восемь часов на работе. Просто
решил – и все. Гордеев таким не был. Ничего не попишешь, у каждого начальника
свой стиль. А Иван Алексеевич Заточный вообще обладал какой-то непонятной
властью над ней. Настя могла сердиться на него, обижаться, даже порой
ненавидела, но не могла сопротивляться его обаянию и хоть в чем-то отказать.
Разложив папки на столе в своем кабинете, она довела до
конца прерванное занятие по приготовлению кофе и уселась за документы с чашкой
в руках. Уголовное дело об убийстве супругов Немчиновых в 1987 году было совсем
незамысловатым. Типичное бытовое убийство, каких тысячи. Вместе пьянствовали на
даче, разгорелась ссора, и Немчинов-старший с пьяных глаз застрелил из
охотничьего ружья сына и невестку. Испугавшись содеянного и желая скрыть следы,
поджег дом и отправился на электричку, чтобы вернуться в город. Вероятно,
поезда ходили с большими перерывами, ему пришлось долго ждать на платформе. За
это время соседи, слышавшие звуки выстрелов и увидевшие, что из дома валит дым,
вызвали милицию, и Василий Петрович Немчинов, 1931 года рождения, был задержан
все на той же платформе, где он терпеливо ожидал поезда на Москву. Вину свою
признал сразу и в ходе следствия и судебного разбирательства показаний ни разу
не менял. Осужден по статье 102 за умышленное убийство с отягчающими
обстоятельствами (убийство двух и более лиц), получил двенадцать лет лишения
свободы с отбыванием в колонии усиленного режима, через девять лет освободился
досрочно, поскольку «честным и добросовестным трудом и соблюдением правил
внутреннего распорядка доказал свое исправление». Вот, собственно, и все.
Ничего интересного в уголовном деле не было, но что-то
показалось Насте смутно… Нет, не знакомым, а каким-то несуразным, что ли. Может
быть, именно из-за той простоты, от которой она давно уже отвыкла, эта
маленькая несуразность просто выпирала из материалов и резала глаза. Но в чем
она? Где? На какой странице? Ничего, кроме внутреннего ощущения.
Она знала, что в таких случаях надо отвлечься, заняться чем-то
другим, а потом снова прочитать дело. Что ж, посмотрим пока личное дело
осужденного Немчинова В.П. Во время пребывания в следственном изоляторе избил
сокамерника. Это плохо. Но потом выяснилось, что этот многократно судимый
сокамерник глумился и издевался над двадцатилетним парнишкой, хилым и хрупким,
так что избил его Немчинов, строго говоря, за дело. Это уже хорошо. По закону
вообще-то не полагается содержать в одной камере бывалых сидельцев и ранее не
судимых, но кто их соблюдает-то, правила эти? В какой камере есть место, туда и
сажают. Многие изоляторы находятся в бедственном положении, здания давно не
ремонтировались, камеры в аварийном состоянии, потолки протекают, канализация
не работает, тут уж не до жиру. То есть не до закона.
