– Я всегда мечтал работать под водой, – признался завороженный видом Даниил, убедившись, что юный царь не собирается заканчивать мысль. – В пустоту космоса меня закинула служба…
– Да, под водой куда интереснее, чем в той части космоса, куда имеют доступ люди, – согласился с ним царь Максим несколько загадочно.
Субмарина шла быстро, и стаи рыб, появлявшиеся и исчезавшие за стеклом, казались неподвижными.
– А вот и колония! – сказал государь, указывая рукой на огни подводного города.
Мимо проползла сторожевая подлодка, царь передал по рации свои позывные и сообщил о своем намерении состыковаться с колонией. С «Дроздофф» отозвались вежливым приветствием и дали согласие.
Постройки колонии были округлыми или даже сферическими, как нефтяные резервуары. Кругом дыбились краны, антенны и трубы, из которых, клубясь и взвинчиваясь жгутами, поднимались газы. Город на полукилометровой глубине освещался так хорошо, что Его Величество отключил фары.
– Здесь восемь ядерных реакторов, – объяснил государь, указывая на подводные коммуникации, – они вырабатывают лимит энергии, меньше которого потреблять просто нет смысла. Так что электроэнергию здесь не экономят. В случае необходимости, конечно, иллюминацию можно убрать. Например, если приближается враг. Вы же понимаете, что это стратегический объект военного назначения. В России все серьезные научные работы – военного назначения. А все остальное – прикрытие. Так было и будет.
Субмарина медленно приблизилась к стыковочному модулю, раздался легкий толчок, щелкнули соединительные приборы. Государь убрал перегородку, а за ней отворили массивную круглую дверь. Здесь их встретили царские адъютанты в парадных мундирах. Государь отклонил их предложение сопровождать его и повел гостей далее сам.
– Вообще-то эта часть колонии – моя подводная резиденция, – сообщил он. – Морской дворец. Я провожу здесь до трети всего своего времени. Только здесь я чувствую себя достаточно уединенно и могу позволить себе встречаться, с кем захочу.
Они пользовались лифтами, шли по бесконечным коридорам с красными дорожками и часовыми гвардейцами. Государь то и дело заводил их в богатые чертоги и вновь, как на яхте, демонстрировал свои владения. Однако здешние покои были еще более внушительны. Тут, например, было несколько оружейных палат с коллекцией русского оружия – от мастеров шестнадцатого столетия до изделий инженеров ядерных вооружений. Особенно государь хвалил карманные ядерные боеприпасы – серебристые шары размером с яблоко и весом в двенадцать килограмм.
За оружейными палатами шли церковь, кунсткамера и спортивный зал с теннисным кортом, где в белых юбочках и гольфах тренировались в подачах сразу несколько пар малолетних подружек государя. Затем гости и государь вошли в галерею цветов (Его Величество увлекался искусством икебаны). Над вазами трудились японские девочки в кимоно. Они низко кланялись при появлении государя и повторяли это вежливое упражнение, пока тот не покинул ботанический уголок, проведя гостей в террариум.
– Вот тут, в окружении этих милых существ, мне думается особенно хорошо, – признался он.
– Какие симпатичные ящерки! – воскликнула Маша.
– Хамелеоны, – поправил ее государь, – только хамелеоны. Двенадцать тысяч особей. А вам, доктор, нравятся хамелеоны? – испытующе глянул он на Блюмкина.
– Нет, – признался тот. – Мерзкие, на мой взгляд, твари.
– Вот как? – покачал головой царь. – А мне нравятся. Впрочем, это дело вкуса. В моей жизни гораздо больше забот, нежели развлечений, – посетовал Его Величество. – Но что бы я делал без этих цветов, аквариумов и маленьких ящерок?! Вы же знаете, что на самом деле мне вовсе не одиннадцать годков. Я давно уже взрослый человек, а вынужден выглядеть, как ребенок. Именно поэтому на публике я стараюсь лишний раз не появляться. Знаете, эти иностранные журналисты… Чего они только обо мне не говорят. Как, впрочем, и о вас. Но я лишний раз не подаю им повода для злословия.
– Ах, как я вас понимаю, – сказал доктор, потеряв бдительность. – В свое время, именно, чтобы избежать сплетен и пересудов, я был вынужден покинуть родную землю. Как раз тогда я решил, что русский человек должен жить в России, независимо от политического режима, – закончил Блюмкин и тут же подумал, что про режим он ляпнул зря.
– И все-таки быть вечным ребенком – куда хуже, чем бывшим попом, – тем же дружественным тоном, но с чуть заметной резкостью в голосе сказал государь и со странной улыбкой покосился на доктора.
– Кто ж спорит, – всплеснул руками тот и понял, что опять сморозил что-то не то. – Простите. Я хотел сказать, что… Ну, в общем, я вам не только сочувствую, но и всегда готов помочь.
– Как это интересно вы, логопед, можете мне помочь? – холодно проговорил мальчик в костюме матроса. – Я, вроде бы, все буквы верно произношу.
Маша и Даня вовсю пялились по сторонам и в разговор не вмешивались, да и не прислушивались к нему, видя, что государь обращается только к доктору.
– Э-э… – беспомощно протянул Блюмкин, замявшись.
– Ну, полно, это шутка, – смягчился царь.
– Очень, очень смешно! – с готовностью воскликнул доктор и даже выдавил из себя: – Ха-ха-ха… Ха-ха.
– А вот умереть за меня вы смогли бы? – с веселой легкостью в голосе спросил у него юный царь на обратном пути.
– Ну конечно, конечно, – после некоторой заминки залепетал Блюмкин. – Умереть за Ваше Величество – это же все равно, что отдать жизнь за родину!
– А что вообще вы думаете о смерти? – спросил маленький государь в тот момент, когда дорогу им перебежала стайка босых лолит с теннисными ракетками.
– Э… Я, как человек, с одной стороны, независимый от догм, а с другой, верующий, считаю смерть понятием метафизическим, – заявил Блюмкин.
– Что ж это забавно, – кивнул государь-император скептически. – Позвольте высказать собственную позицию. Не так давно наши ученые на Луне доказали, что жизнь человека, в принципе, можно продлевать бесконечно долго. Конечно же, они предложили мне стать первым вечно здравствующим государем. Своего рода вечным символом российской цивилизации. Быть династией в единственном лице. И с тех пор я стал совершенно иначе относиться к смерти. Смерть стала для меня своеобразным выдохом жизни. Ведь чтобы нормально дышать, недостаточно только набирать в себя воздух, нужно и лишать себя его, чтобы дать возможность вобрать новый глоток. Может быть, и жизнь не имеет значения без смерти?
Доктора очень порадовало, что скользкий мальчик перешел на абстрактную философию, и он решил во чтобы то ни стало поддержать разговор.
– Вы, Ваше Величество, говорите о дуализме, – заявил он. – О зависимости света от тьмы, от, так сказать, оттеняющего начала. Но христианское учение убеждает нас в абсолютной гегемонии света, в неизбежном торжестве истины над ложью. Христианство утверждает, что Бог абсолютен и безначален, а вот торжество смерти временно и не абсолютно…
