Корабль лежал к ним правым бортом, зияющим несколькими аккуратными, гладко-оплавленными пробоинами. Особенно сильно пострадала хвостовая часть, в которой, очевидно, находились двигатели: там Леон насчитал аж шесть дыр диаметром не меньше метра. Любому человеческому кораблю хватило бы парочки таких же – и ни о какой посадке не пришлось мечтать. Этот же – дошел, и неизвестно откуда, и сел, пусть даже так, свернув себе нос, но все же сел, хотя и «грохнулся», как сказал Коровин.
– Знать бы, где его так растрепали, – будто читая его мысли, произнес вдруг Мельник.
– Недалеко, – уверенно отозвался один из «местных». – Судя по характеру ранений экипажа – это было совсем недавно. Раны свежие.
– Раны? – резко спросил Коровин.
– Мы же докладывали… тех двоих, что находились в боевой капсуле управления, страшно посекло осколками аппаратуры. Корабль били так, что внутри капсулы целые панели разлетались, как фарфоровые сервизы. Сейчас увидите. А третий труп – размазанный, в двигателях. И тоже относительно свежий, хотя находился в разгерметизированном отсеке, так что заледенел порядком.
Транспортер остановился возле распахнутого треугольника носового шлюза. Леон спрыгнул в серую, прилипающую к подошвам, пыль, и замер, не решаясь приблизиться и коснуться брони чужого корабля. Что-то словно не пускало его… Он впервые видел настоящий звездолет не на снимках или видео, а воочию – и это был чужой звездолет, творение иного, далекого разума, несущее в себе непонятные ему эмоции и чувства: глядя на гладкое черное покрытие бронекорпуса, Леон ощущал их чуть ли не кожей. Сглотнув, он сделал шаг и протянул вперед руку – так, словно сквозь термопластик перчатки мог ощутить холод металла, познавшего огромные, невообразимые скорости и расстояния.
– После взрыва кристаллокамеры включилась аварийная автоматика, – услышал он неожиданно глухой, как через подушку, незнакомый голос, – но когда мы подъехали, этот люк уже был открыт, а потом они сами открыли шлюз – у них там внутри силовая «занавеска» была, человек сквозь нее проходит, но давление она держит…
– Была? – так же глухо спросил Коровин, и Макрицкий, судорожно оглядевшись по сторонам, вдруг с ужасом понял, что остался один – все его спутники, очевидно, уже проникли внутрь корабля.
– Так после того, как мы живых вынесли, он тут же разгерметизировался, – ответили Коровину.
– А вам не кажется, что система самоликвидации подразумевает не только уничтожение компьютера?.. – зловеще поинтересовался генерал, и Леону почудилось, что он слышит, как тяжело задышали все, находящиеся внутри звездолета.
– Почему тогда они не взорвались раньше? – возразил ему кто-то другой. – К тому же из слов командира ясно, что они понимали, что ошиблись и сели не туда, но все же он пытался говорить с нами. Правда, его английский, конечно слишком далек от идеала, плюс некоторые различия в речевом аппарате…
– Вы их хоть не вскрывали? – рявкнул Коровин, и Леон понял, что он немного напуган.
– Нет, конечно, что вы!
– Смотрите мне… так, а где здесь проход к двигателям?… Да, и где там мой хохол подевался? Майор Макрицкий, где вас носит?
– Я остался снаружи, господин генерал, – бодро отрапортовал Леон.
– Так не стой там – или тебе что, не интересно? Лезь внутрь. Макогоненко, примите своего соотечественника.
Леон подпрыгнул – что было, разумеется, вовсе нетрудно, – и вцепился руками в нижний край треугольного входа шлюзокамеры. Лестниц здесь почему-то не было. То ли не вышли при аварийном открытии, то ли массин-ру предпочитали какой-то иной способ спуска на грунт. Подтянувшись, он почти влетел в темное помещение шлюза и сразу же услышал низкий голос с сильным слобожанским выговором:
– Залазьте, майор. Капитан Макогоненко, разрешите представиться. Вы особо не переживайте, тут скорее странно, чем противно. Все проходы у них до того низкие, что диву даешься – как они тут лазят?
– Экономия объемов, – сквозь зубы ответил Леон. – Это же истребитель, а не «купец».
Внутри связь работала превосходно – очевидно, бронекорпус корабля затруднял прохождение волн. А может…
– Где рубка управления?
– Сюда, – показал рукой Макогоненко, – только тут на карачках придется.
Глаза Леона не сразу адаптировались к непривычному, довольно тусклому серо-голубому свету, льющемуся из овальных плафонов, вделанных в низкий потолок. Посмотрев, куда указывал рукой капитан, он заметил прямоугольное отверстие высотой не более метра. Даже учитывая, что самые рослые представители массин-ру редко дорастали до ста семидесяти, подобная скупость казалась довольно странной. Впрочем, небольшую дверь легче сделать прочной… Он встал на четвереньки и протиснулся в этот лаз. Рубка оказалась неожиданно просторным помещением со сводчатым потолком высотой не менее двух с половиной метров, плотно нашпигованной различными приборами. И, что сразу же бросилось в глаза Леону – узких кресел с сильно профилированными подголовниками, было не три, а целых семь!
– Вот так-так, пробормотал Леон, ища на поясе клавишу включения налобного прожектора, – ребята, а вы мертвяков добре шукали?
– Ш-шо? – удивился Макогоненко, пролезший в рубку вслед за Леоном. – Мертвяков? Не, пан майор, их было трое. Пол-корабля – это моторы, генераторы антимата и батареи. Пушки у них не много места занимали. Мы тут уже все облазили, время было.
– Тогда – зачем?..
Леон обвел рубку мощным белым лучом прожектора и разглядел то, что не заметил раньше из-за слабости штатного освещения – бурые кляксы, там и сям покрывавшие панели и стойки с аппаратурой. Подойдя к главному пульту, он увидел большое пятно заледенелой крови на спинке и сидении второго слева кресла. Многие дисплеи были разбиты и сорваны со своих креплений.
«Что-то похожее происходило, когда в танк попадал снаряд, не способный пробить его броню, – вспомнил вдруг Макрицкий. – Пробить-то он не пробивал, но сталь разлеталась изнутри, убивая и калеча экипаж. Потом ее додумались обклеивать толстым слоем резины…»
Именно это и произошло в рубке, хотя и выглядело довольно странно – не фугасами же по кораблю садили! И тем не менее другого объяснения происшедшему не существовало: звездолет подвергся некоему настолько мощному воздействию, что корпус, выдержав его, все же не смог спасти экипаж, погибший от ран, полученных в разлетающейся на куски рубке.
«Словно чеканом по нему били, – подумал Леон, пытаясь хоть что-нибудь понять в хаосе мертвых панелей, усеянных чужими символами, – дырки в корпусе ровненькие… но удары при этом были такие, что не просто бронекорпус пробивали, а еще и внутри все разваливали. Лазером так не получится, это что-то совершенно другое, более жуткое.»
– А почему вы решили, что тот, кто с вами разговаривал – именно командир? – спросил Леон.
– Я с ним не говорил, – фыркнул Макогоненко. – Этих чундриков сразу же спеленали в спасательные мешки и привезли на базу. Но говорят, он успел даже представиться. К френчам шли, сволочи… как тогда.
