– Сперва начальству, – покачал головой консульский. – Семье – как только я выйду отсюда. У меня ведь инструкции, вы же должны понимать.
– Никонов – все?..
– Этого я, пан Леонид, знать не могу. Я думаю, сейчас с вами свяжется непосредственный начальник из Москвы, потом киевские. У вас есть какие-либо пожелания, просьбы? Мы готовы оказать вам любую помощь.
– Когда меня отсюда заберут?
– Врач говорит, что вы почти в порядке, разве что легкая контузия, так что, вероятно, сегодня же. Я полагаю, вам сообщат об этом представители командования, так как формально вы находитесь не столько в нашей, сколько в их сфере ответственности.
– Да, я понимаю. Что ж, благодарю вас. Просьба у меня только одна – немедленно свяжитесь с моим отцом и передайте ему, что я выйду на связь сразу же, как только смогу.
– Безусловно, пан Макрицкий, я сделаю это сейчас же. Желаю вам всего наилучшего.
В двадцать два по московскому он был уже в центральном госпитале ВКС России. Для начала Леона подвергли всевозможным обследованиям, а потом, к полуночи уже, в его отдельной палате появился Коровин.
Генерал был без свиты и, судя по мешкам под глазами, пережил он сегодня немало. Опустив на кровать тяжелый непрозрачный пакет – внутри что-то негромко булькнуло, – Коровин вытащил из кармана кителя пачку «Явы».
– Нам можно, – сообщил он на немой вопрос Макрицкого. Леон встал с постели, молча пожал ему руку и сунул в зубы сигарету – третью, кажется, за этот бесконечный день.
– Никонов погиб? Насколько я помню, он сидел в первом ряду.
Коровин покачал головой и сморщился.
– Час назад застрелился начальник охраны конференции.
– О как… со стыда? Аж странно.
– Да боюсь, не только со стыда. По неофициальным каналам уже прошла инфа, что ответственность теракт взяла на себя французская группировка «Воины Земли».
– Никогда о такой не слышал.
– Так о ней, майор, вообще мало кто слышал. Французы сейчас на ушах стоят, но что толку? Кого они найдут? В «Альгамбре» не было систем внутреннего видеоконтроля: кабак, знаешь ли, слишком солидный, и бывают там, как говорится, «фигуры», которые никогда не остановятся в отеле, оснащенном «глазами». Вот тебе и отношение к безопасности конференции.
– Валентин Андреевич, охраны там было – пруд пруди, на каждом шагу – буквально.
– Так и фугас был заложен заранее, и управлялся он, как и следовало ожидать, не по радио, а процессорным таймером. Между прочим, эти «Воины» еще месяц назад заявили, что вынесли Уолполу некий «общественный приговор». Вот и привели его в исполнение. Иногда начинаешь жалеть, что вся наша «спецура» давно позабыла дедовский опыт прошлого века – а ведь тогда научились-таки вычислять всех возможных кандидатов в бомбисты. Теперь, правда, дедовские методы не применишь просто по закону, но хоть агентурой-то озаботиться можно? Ну да ладно, это все мы потом обсудим. Мне тут позвонил ваш Пинкас… – Коровин посмотрел в угол палаты, задумчиво цыкнул зубом, – и сообщил, между делом, что тебя ждет нелегкий разговор с отцом.
– Уже, Валентин Андреевич.
– Заставлять мы тебя не можем, Леонид. Какое бы решение ты ни принял, мне останется лишь согласиться. Я понимаю, у тебя нынче стресс, шок и все такое прочее – хотя врачи, кстати, говорят, что в целом состояние твое вполне летно-пригодное, – но скажу тебе вот что: Мельник притащил тебя в нашу контору отнюдь не просто так. Парней с головой у нас мало. То есть желающих-то сколько хочешь, а вот подходящих по некоторым параметрам – пшик. Так что если ты поступишь именно так, как я думаю, то после возвращения отсюда я дам тебе возможность самостоятельно найти ответы на некоторые вопросы. С соответствующими полномочиями, разумеется.
– Господин генерал!..
– Тихо-тихо, – Коровин погрозил Леону пальцем и улыбнулся. – Пока – ты здесь. Для всех на свете. Понял? Остальные вопросы – завтра. И… да, вот еще ч-что: если доктора начнут пищать по поводу того, что там в у тебя в кулечке – все вопросы – прямо к главкому. Сам даже не ухом не веди. Не боись, майор, начмед сказал – можно…
Коровин приятельски хлопнул его по ладони и, не оборачиваясь уже, вышел прочь.
Леон поглядел на часы – ноль двадцать три, однако спать не хотелось совершенно, очевидно, нервная система, хоть и «заглушенная» испанскими спасателями, с новой силой принялась переваривать все ужасы сегодняшнего – да, все еще сегодняшнего! – дня.
Разговор с отцом и впрямь вышел нелегким. Пожалуй даже более того: отец говорил с ним предельно мягко, но в самом тоне его ощущалось какое-то усталое отчаяние. Еще недавно он тихо радовался, зная, что сын ушел из экипажного состава, и в Москве ему может угрожать разве что перспектива угодить под машину. Еще недавно Леону казалось, что бесконечные, многолетние разговоры о необходимости увольнения со службы прекратились навсегда. Теперь?.. теперь он просто боялся ехать в Киев, догадываясь – грядущие битвы станут куда страшнее прежних. Теперь его уже не станут уговаривать. Возможно, ему начнут выдвигать ультиматумы.
Но выхода у него все равно не было, хоть убейся. Особенно после сегодняшнего, ибо Леон догадывался – распутыванием грядущих узелков придется заниматься и его конторе тоже.
И не исключено, что именно ей достанется самый скользкий участок пути. А значит, и ему.
Леон присел на край кровати, разодрал по клеевому шву принесенный Коровиным пакет и с удовлетворением нащупал небольшую бутылку хорошо знакомой ему формы.
– «Генуэзский пират», – прочитал он золотистую вязь на этикетке. – Вот это действительно то, что сейчас нужней всего.
Он выплеснул в рукомойник воду из больничного стакана, сорвал с бутылки печать и налил себе грамм сто. Старый коньяк источал совершенно волшебную гамму ароматов, сразу воскресившую в памяти кадетские гульбища на выпускном курсе академии – именно тогда Леон получил свою первую кредитку с логотипом семейного банка и однажды, в самый расцвет киевской весны решился пригласить нескольких приятелей в ресторан. Официант здорово удивился, когда застенчивый кадет, мучительно отводя глаза в сторону, заказал на всех именно «пирата» – но все же не стал звать администратора, а принес два высоких графина и особые коньячные рюмки. А Леон, то ли бравируя, то ли наоборот, страдая от своей застенчивости, (он и сам потом не мог понять, чего было больше), сразу же вытащил заветную карточку. Глянув на баланс, официант почтительно запыхтел и впредь говорил всей компании исключительно «паны официэры».
Из числа тех, кто сидел тогда за столиком в старом полутемном «Подоле» на сегодняшний день в живых оставался он один.
Глава 4.
В Киеве Леон провел меньше суток – вылетел сразу после окончания похорон Никонова первым же вечерним рейсом, а на следующий день после обеда сел на московский. Встреча с родителями, впрочем, принесла ему некоторое успокоение. Отец был подчеркнуто сдержан, и даже мама лишь раз всхлипнула во время ужина. Им понадобились годы, чтобы попытаться понять его, сегодня упреки казались неуместными, и все же Леон предполагал, что к прежним разговорам отец еще вернется: не сейчас, так через год.
