– Но Рим не самый безопасный город на свете. Может быть, я вызову бодигардов, здесь это недорого, и пройдусь вместе с тобой?
– Охрану? – Леон вздернулся, и вдруг ощутил нечто вроде тошноты – сабля вместе с мундиром остались далеко, сейчас на нем было штатское платье, а рукопашная никогда не являлась приоритетной специальностью в его Академии.
Он сглотнул – Жасмин была права на все сто.
– Я пройдусь, – повторил он с улыбкой и накинул на руку свое элегантное пальто. – Может быть, мы сможем связаться… еще раз?
– Я была бы рада, – девушка показалась ему удивленной. – А когда?
– У меня есть кое-какие дела в этой поездке, – Леон больно куснул себя за десну. – Но никакие дела не могут занять вечность…
Спускаясь в лифте, он то и дело сжимал правый кулак, представляя себе ощущения от шершавой рукояти форменной сабли, и тихо матерился. Будь на нем мундир, он и в самом деле пошел бы пешком – по крайней мере, пару-тройку кварталов, и горе тому вечернему охотнику, который решился бы встать у него на пути – уж чем-чем, а традиционной козацкой шаблей Леон владел великолепно, всегда находя время для занятий с лучшими мастерами.
– Найди мне машину, – приказал он заспанному ночному портье в холле отеля.
Глава 8.
Леон как раз доедал хрустящую утреннюю булочку, когда позвонил Форен.
– Мне надо бы с тобой встретиться, – сообщил он.
– Я в Риме, – лениво ответил Макрицкий. – Садись на рейсовый, они, кажется, идут из Парижа каждый час, и отзвонишься из аэропорта. У тебя что-то серьезное?
– Я пока не уверен… постараюсь, впрочем, к вечеру. Послушай-ка, вот еще что: не исключено, что тебя найдет один человек, его фамилия Трубников – он может быть тебе интересен.
Леон глотнул кофе.
– Интересен чем? Я не в настроении болтать с журналистами.
– Он не журналист, – Макрицкому вдруг показалось, что Форен задыхается, – он старый астронавт.
– Как ты сказал – Трубников? – насторожился Леон. – Не знаю такого.
– Ну, ты же не можешь знать всех на свете. В общем, я постараюсь к вечеру. Потом отзвонюсь…
Трубников, Трубников… Леон покатал незнакомую фамилию на языке и пожал плечами. Наверняка какой-нибудь древний пропойца, лелеющий на итальянских водах измученные почки – увидел в прессе скандал с Чизвиком, и решил вот поболтать за жизнь, поучить, понимаешь, молодое поколение. Что там, Юбер совсем с ума съехал, давать таким экземплярам мои координаты? И главное, зачем?
Макрицкий горько вздохнул и глянул на часы. Дело шло к полудню. Допив кофе, он провел вдоль рта ионизирующей «зубочисткой» и принялся одеваться – хотя куда сейчас идти, Леон не представлял совершенно.
Следующие несколько часов он бесцельно бродил по лабиринту Старого Рима, в четыре пообедал в небольшом ресторанчике с видом на пластифицированный для вечности Колизей, и в конце концов снова оказался в баре своего отеля.
– Плесни-ка мне русской, старина, – распорядился он, забравшись на традиционный высокий табурет перед стойкой. – К вечеру стало прохладно.
– О да, синьор, – согласился бармен, лысый до блеска, зато с баками не хуже Пушкина. – Вам чистой, или?..
– Чистой. Вон у тебя «Стандарт» на полке, так ее и лей, красавицу. И бутербродик с венгерским шпиком.
– О, синьор знает толк! Синьор из Восточной Европы? Обычно так закусывают или немцы, или…
– Синьор поляк, но «Выборовой» от вас не дождешься… поэтому лучше уж русскую, не джином же мне давиться.
В кармане у него задергался телефон. Леон поправил торчавшую в правом ухе горошину и тотчас же выключился из окружавшего его звукового фона.
– Я уже на борту, – сообщил ему Форен. – Где встречаемся?
– Я в «Монте-Кассино», – ответил Леон, – в баре. Это тихий отель, здесь не бывает ничего такого. Скажешь таксисту, они знают.
– Это где-то справа от Империале? – уточнил журналист.
– Да. Я жду…
Форен отключился. Макрицкий в задумчивости поглядел на стоящий перед ним стаканчик – он мог поклясться, что водки там не больше тридцатки. Как можно потреблять ее такими порциями? Впрочем, сам виноват: нужно было сразу заказывать двойную. Ах, Европа… когда ж мы научим вас пить? Он забросил в рот крохотный, едва крупнее пуговицы, бутербродик, попутно отметив, что сало действительно венгерское, обжигающее перцем, и потянулся за сигаретой.
– Синьор может курить за стойкой, – предугадав его вопрос, вскинулся бармен. – У нас не Америка, а хозяин отеля сам курильщик, так что пожалуйста.
И, чуть пригнувшись, ловко извлек откуда-то снизу стеклянную пепельницу. Леон щелкнул зажигалкой и открыл уже рот, чтобы заказать добавку, как бармен вдруг изменился в лице. Возле его руки вспыхнул голографический пульт, сетевой проектор, едва светившийся до того справа от стойки, увеличился втрое, и Макрицкий услышал взволнованный голос дикторши:
… – взлете в парижском аэропорту Орли! Судя по предварительному анализу записей, причиной гибели лайнера явился взрыв одной из двух его водородных энергоустановок. Как нам только что стало известно, этот корабль отлетал уже более тридцати лет, ни разу не проходя капитального ремонта. Безответственность правительства…
– Мамма мия, римский рейсовый… люди с работы летели… – прошептал бармен.
– Римский… рейсовый… – машинально повторил Леон, уже понимая, что случилось. – В Париже? Водородный реактор? Но чему там взрываться?
– Синьор разбирается? – ужас бармена тотчас сменился чисто итальянским нетерпеливым любопытством.
– Не слишком, но я не помню, чтобы водородные ячейки взрывались сами по себе. Хотя износ, конечно, все может быть. Тридцать лет отлетал, надо же!
«Там был Юбер! – кричала одна половинка его «я». – Водородные реакторы не взрываются, – твердила другая. – Не взрываются! Хотя, может быть, действительно, за тридцать лет эксплуатации… я ведь никогда не видел дряхлой и изношенной техники, все только новенькое, по тысяче раз проверенное. И все же, чему там взрываться? Электрореактивные моторы? Хм…»
– Налей мне двойную, – приказал он бармену и закрыл глаза.
Бедняга Юбер… Леон не знал даже, были ли у того родные – а ведь сейчас, и с каждой минутой все острее, он ощущал себя невольным виновником смерти друга. Нет, кажется, у него была жена. Или он уже развелся? Проклятье!
– Ваша водка, синьор, – тихо произнес бармен.
– Налей и себе, – приказал Леон. – Людей нет, никто не увидит. Выпьем за упокой.
– Спасибо, синьор, – очень вежливо поблагодарил бармен и нацедил себе полный стаканчик. – Ужасная трагедия. А все, скажу вам, из-за проделок правительства. Налоги, налоги, только и знают, что о налогах болтать! Кругом налоги. Открываешь утром газету – одни налоги. Вот и приходится экономить на всем, – на чем только можно. Компания экономила на ремонтах – теперь вот люди погибли. Когда же это все прекратится? Вот вы, синьор, вы простите меня, но я сразу вижу солидного и образованного человека – что вы думаете по этому поводу?
