Ланцет провозился ещё не пять минут, а двадцать. Ковалёву уже надоело ходить туда-сюда по двору, пиная камешки и прочий мусор да свирепо поглядывая на ёжащихся от страха цыган. Эти нехитрые развлечения приелись ему моментально, впрочем, как и занимающимся тем же Синицыну и Олафу. Однако результат стоил того. Когда появился Ланцет, волоча за собой обмякшего и дурно пахнущего цыгана, все трое, не сговариваясь, восхищённо присвистнули. Вместо правой руки цыганского барона, чуть пониже локтя, была сплошная выбеленная кость — хоть в учебник по анатомии фотографии вноси. Крови почти не было, все крупные сосуды были аккуратно перехвачены, прочее не менее аккуратно прижжено. Картина мерзкая и ирреальная, особенно с учётом вновь облачившегося в скафандр Ланцета, державшего цыгана за шиворот, как кутёнка. По толпе цыган пронесся вопль ужаса, а на имперцев особо удручающего впечатления вид изувеченного врага не произвёл, видать, зачерствели всё-таки, да и морально были готовы.
— Ну как, командир, работа? — спросил Ланцет, откровенно любуясь на дело своих рук.
— Неплохо, только медленно очень. Долго возишься, Паш.
— Так ведь практики нет. Ты бы мне ещё пару-тройку человек дал попрактиковаться.
Цыгане вновь содрогнулись, причём всей толпой, как-то синхронно у них это получилось. Ковалёв развёл руками:
— В следующий раз, сейчас нет времени. Кстати, а что он у тебя такой толстый? Вроде был стройнее, да и, судя по запаху, он должен был скорее похудеть.
— Да я же его всё, что срезал, сожрать заставил. Не пропадать же добру.
На сей раз от цыган доносились не вопли ужаса, а вполне явственно звуки рвоты. Слабоваты нервишки у нынешних потомственных мерзавцев, слабоваты. Ковалёв подумал и кивнул одобрительно — теперь они точно не рискнут появляться в этих местах. Ещё и потомкам своим завещают: не ездите, мол, детишки, на север, там дяди страшные и злые, режут нас, сирых да убогих, почём зря, да ещё и отвечать за это не собираются. А что делать? Отвечать Ковалёв и вправду не собирался, было бы за кого.
— Забирайте своего и проваливайте. Увижу — убью.
Конечно, Ковалёв это уже говорил, но повторение, как известно, мать учения. Цыгана швырнули к неплотной группе своих… родственников, наверное, хотя фиг знает, кем они друг другу приходились. Василий совершенно не разбирался во взаимоотношениях членов табора и, если честно, разбираться не собирался. Забивание головы ненужной и неинтересной информацией он считал пустым времяпровождением.
В общем, цыгане своего главаря подхватили, упасть не дали. Похвально, конечно, но лучше бы они с тем же похвальным энтузиазмом занимались чем-нибудь полезным. На заводе бы работали, что ли. Ну да это относилось уже совсем к разряду ненаучной фантастики, поэтому Ковалёв не стал развивать мысль, а просто открыл проход в силовом поле, в который цыган и выгнали, придав им напоследок ускорение мощными пинками. Когда последний, уподобившись лягушке, вылетел наружу, следом за ними вышвырнули ещё не пришедших в себя собак, и поле вновь закрылось, правда, теперь уже не для маскировки, а для безопасности живущих в округе ни в чём не повинных людей.
Пару минут спустя все четверо вновь находились в боте. Юля ещё не пришла в себя, так и спала в кресле, свернувшись калачиком. Ковалёв посмотрел на неё, кивнул одобрительно и протопал в рубку управления, остальные потянулись за ним. Даже Ланцет, который вновь вылез из скафандра (вот удивительно, на его форме не оказалось ни капли крови, хотя наверняка она должна была течь из цыгана, как из подрезанной свиньи, хотя бы в первый момент), пошёл вместе со всеми. В результате в рубке, рассчитанной на двоих, оказалось не протолкнуться, но Ковалёв не стал выгонять лишних. В конце концов, ребята заслужили право увидеть финал первого акта этой истории. Да и не очень-то они и мешали удобно устроившемуся в кресле адмиралу.
Реактор бота чуть слышно загудел, накачивая энергией тепловую пушку. Собственно, это было не оружие — бот был машиной многофункциональной и нёс много разного оборудования. Тепловая пушка предназначалась для горных работ или, скажем, для подготовки площадок. Ну, ещё можно было её использовать, например, для строительства дорог — направленный тепловой луч спекал всё, до чего дотягивался, в однородную массу, структурой напоминающую асфальт, но во много раз прочнее. Хорошая, в общем, штука, и к ситуации подходящая великолепно.
Пять минут — и всё, что находилось на месте особняка, превратилось в пылающий кратер. Это было интересно смотреть со стороны — как стремительно нагревается и вспыхивает дом, как горят и дерево, и кирпич, и металл, как всё это оседает на землю, а следом начинает прогибаться и оседать и сама земля. Потом с неприятным звуком «умп-ф-ф» постройки проваливаются вниз, в подвалы. Возможно, там, в подвалах, ещё кто-то оставался, детально облазить их никто не успел, да и не стремился. Впрочем, теперь все они были уже мертвы, окончательно и бесповоротно. Потом выгорает всё, что было в подвалах, но пушка все ещё работает, порода плавится, и вот на месте дома образуется вытянутая воронка глубиной метров пятьдесят и диаметром метров двадцать со светящейся белым светом поверхностью. А потом вниз обрушивается поток охлаждённого до сотни градусов воздуха, воронка медленно остывает, её поверхность превращается в мутное потрескавшееся стекло, напоминающее обсидиан, и бот аккуратно снимает силовое поле.
Цыгане, оказывается, никуда не ушли, точнее, ушли, но не все. Трое по-прежнему стояли рядом и смотрели в мутную пелену — поле, сгустившись, стало непрозрачным и совсем не пропускало свет. Очевидно, эти трое ждали, когда им наконец дадут возможность вернуться домой, может, вещи взять, а может, ещё что. Увы, их ждал жестокий облом. А пока они приходили в себя, глядя на картину малого Апокалипсиса, бот уже бесшумно взмыл в небо — на сегодня было ещё много планов, а ночь уже заканчивалась.
Глава 10
Тремя часами позже Олаф и адмирал сидели на веранде дома последнего и наблюдали рассвет. Хороший, кстати, рассвет был, на удивление красивый. Перед Олафом стояла пустая тарелка — плохое настроение ничуть не помешало никогда не страдающему отсутствием аппетита гиганту отдать должное тушёному мясу и баклажанам. Ковалёв, прихлебывая свой любимый кофе, с удовольствием разглядывал расцвеченное яркими красками небо и жмурился от удовольствия, как кот, дорвавшийся до халявной сметаны.
— Зря ты так, — грустно сказал Олаф.
— И что я зря? Только не говори, что я вновь был излишне жесток. Эти люди получили то, что захотели. Превращать мою родину, пусть и малую, в новую Чечню я никому не позволю.
— Да я не про жестокость, — махнул рукой Олаф. — Я бы этих крыс и сам передавил. А ещё лучше, Ланцету бы отдал…
— Времени не было, извини, — вздохнул Ковалёв. — Так, допросили по-быстрому, и то слава богу. Так что пусть будут довольны, толстопузые, что умерли быстро и семьи не пострадали.
— Да и хрен бы с ними, хотя насчёт семей, может, и зря. Есть такое понятие — «коллективная ответственность». Как ни крути, а в чём-то Сталин был прав. Если будут знать, что не пощадят никого, сто раз подумают, прежде чем снова лезть в авантюры.
