— Ты ко… — начал толстый и осёкся.
Подвели рефлексы, на секунду проигнорировавшие тот факт, что здесь он — пленный, а никак не хозяин. Конечно, заткнулся он моментально, но внимание на себя обратить успел. Ковалёв всмотрелся в его лицо.
— Паша, — свистящим шёпотом обратился он к Ланцету. — Тебе эта морда никого не напоминает?
Ланцет, подняв забрало шлема, чтобы постоянно выводившаяся на лицевой экран информация не отвлекала его и не рассеивала внимание, подошёл к вжавшемуся в стену толстяку и взял его бронированными пальцами за подбородок. Приподнял, посмотрел внимательно, повернул и посмотрел в профиль…
— Гольденвейзер. Бывший депутат местного республиканского госсовета. Очень богатый человек, по непроверенным данным, держит до половины ювелирного рынка республики и засвечен ещё в куче дел поменьше. Словом, охамевшее и разжиревшее быдло, из инородцев. Чес-слово, как раз из-за таких вот весь их род и ненавидят. Из госсовета ушёл около года назад, по слухам не по своей воле. Ушли его за что-то, но за что — неясно. С тех пор информации мне не попадалось.
— А я-то думаю, с чего бы это рыло мне таким знакомым показалось? — умилился Ковалёв. — Ну что, ювелир у нас есть. Работай, Паша, как мы с тобой планировали. А вы, ребята, прикрутите этих м… к стульям и выволакивайте остальных во двор.
Синицын и Олаф ловко связали пленных и, усадив их на стулья, крепко, но так, чтобы не повредить нежные человеческие организмы раньше времени, зафиксировали верёвками. После этого они отправились на зачистку блокированных этажей, чтобы вывести на улицу выживших и дострелить тех, кого вывести не удастся. Пленные, правда, попытались дёргаться, когда их связывали, однако толстяк получил под дых с такой силой, что, похоже, обделался, во всяком случае, штаны намокли, а лицо бородатого украсил великолепный фиолетовый синяк. Ковалёв посмотрел на результат и довольно улыбнулся, а тем временем Ланцет неловко (сказывалось отсутствие постоянной практики) вылез из скафандра.
Ланцет, надо сказать, почти всегда производил на незнакомых людей благоприятное впечатление — высокий худощавый блондин, всегда одетый чуть старомодно, но, что называется, с иголочки. Этакий лондонский денди эпохи расцвета Британской империи или, уж во всяком случае, точно не её заката. Он очень часто воспринимался собеседниками, видевшими его впервые и незнакомыми с его родом занятий, как молодой преуспевающий бизнесмен и этому впечатлению, в общем-то, соответствовал. Правда, в том случае, если слово «бизнес» воспринимать буквально, то есть в значении «дело». Дело своё Ланцет знал очень неплохо, за что его Ковалёв и ценил, а остальные, надо признаться честно, побаивались. Сейчас он, правда, был не в цивильном, а в офицерском мундире, но вид его это совершенно не портило. Больше того, даже несмотря на довольно длительное пребывание в скафандре, опрятности одежды отнюдь не способствующее, форма выглядела так, будто её только что выгладили, и сидела на Ланцете идеально. Это, кстати, он настоял на том, чтобы быть в форме, сказал, что имиджу соответствует и впечатление определённое производит. Ковалёв тогда лишь плечами пожал — Ланцет профи, ему виднее. Нужна ему форма, пускай ходит в форме, лишь бы результат был.
— Позвольте вам представить, господа, — официальным, без малейшего ёрничанья тоном объявил Ковалёв. — Это — Павел Аркадьевич. Как его фамилия, вам, извините, уже без разницы. У нас он занимает крайне важную и почётную должность главного полевого дознавателя, или, если по старинке, палача. Дальше с вами будет работать в основном он, а я — только задавать вопросы. И… Всё зависит от вас. Кстати, Паш, господин Гольденвейзер нам, в общем-то, не особо и нужен, будь он серьёзным человеком, его бы в этом логове не оказалось. А шестёркам положено умирать первыми.
Ланцет кивнул и направился к стоящему тут же, в углу комнаты, небольшому холодильнику. Для его целей можно было обойтись обычной водой или вообще без неё, но его это, видите ли, не удовлетворяло. Эстет, блин.
Холодильник был цел, если не считать пары пулевых пробоин в дверце. На общем фоне не так страшно, да и в любом случае непринципиально — хранить в нём ничего уже не будут, а посмотреть, что там, дырки не мешают. Ну, что хотели, то и нашли. Немного водки, какие-то консервы, несколько пакетов с соком, один разорван пулей, и томатный сок, на непривычный взгляд так похожий на кровь, залил все внутренности агрегата. И молоко. Именно его и выбрал Ланцет.
Найдя возле перевернутого столика несколько пластиковых стаканчиков, Ланцет придирчиво отобрал среди них чистый (чистоплюй, кого это уже волнует) и налил в него молоко. Потом извлёк из кармана аккуратно сложенный пакетик и высыпал из него в стакан белый, слегка переливающийся на свету порошок. Аккуратно перемешал получившийся коктейль найденной тут же ложечкой и направился к Гольденвейзеру.
— Это, — прокомментировал он с видом лектора, — то, что вы так любите. В смысле бриллиант. Цените, специально ради встречи с вами я взял не алмазы, а огранённые бриллианты, которые вы так хотели видеть в качестве выкупа. Алмазы для нас стоят немного, а вот правильно огранённый камень — удовольствие не из дешёвых. Но что поделать, уговор дороже денег, поэтому специально для вас я растёр в порошок не алмазы, а самые настоящие бриллианты. Цените доброе к вам отношение… А теперь давайте извлечём кляп и откроем ротик. Вот так… Ай, гад, ну зачем кусаться-то? И не отворачивай морду, не отворачивай, всё равно не поможет…
Вот так, с шутками и прибаутками, Ланцет влил в глотку Гольденвейзера адскую смесь и заставил проглотить. Потом отошёл и, склонив голову набок, с удовольствием понаблюдал за делом рук своих.
— Подыхать будет долго и мучительно. Как, командир, заняться вторым?
— Погоди, Паш, пока не стоит. У меня к нему есть пара вопросов.
Ланцет согласно кивнул, знал, что своё он всё равно не упустит. Ведь для него его нынешняя работа была не только профессией, но и любимым делом, и боль он, в отличие от многих других садистов, умел причинять интересно и с огоньком. За что его Ковалёв, надо сказать, и ценил — Ланцет наглядно показывал, что достижения сверхцивилизации могут сделать из заурядного, в общем-то, стоматолога. И результатов он, как правило, добивался. С инородцами, конечно, часто отнюдь не с первого раза, а вот с людьми — почти всегда. Ничего удивительного, люди для него были материалом хорошо изученным, можно сказать, привычным.
Ковалёв внимательно посмотрел на бородатого. Тот, казалось, совершенно не боялся, и даже вид корчащегося от невыносимой боли подельника (чтобы не орал и не портил своими неэстетичными воплями всю картину, Ланцет запихал ему кляп обратно в рот), похоже, впечатления на него не произвёл. То ли абсолютно бесстрашный человек, то ли просто настолько привык, что с авторитетами его уровня ничего не может случиться в принципе, что даже всё произошедшее его в этом не разубедило. Верит, что его положение от смерти и от пыток его спасёт… Зря, зря, требовалось развеять это опасное заблуждение. Насчёт смерти, конечно, видно будет, Ковалёв ещё сам не решил, что с ним делать дальше, а вот насчёт всего остального — точно зря. Не привык адмирал спускать оскорбления и тем более наезды. Но всё же начал он со слов, надежда на здравомыслие пленного ещё оставалась.
