– Твоя мама послала меня с дипломатической миссией. – Он взял свой кофе и добавил в него солидную порцию виски из фляжки. – Она приглашает на коктейль тебя и твоего молодого человека.
– Если ты говоришь о Джеде, я думаю, ему не понравилось бы такое определение, но приглашение он примет. Когда?
– В четверг вечером. – Квентин заметил странное выражение, мелькнувшее на лице дочери. – Перед спектаклем, конечно.
– Конечно. Я поговорю с ним.
– Я сам его приглашу. Он наверху?
– Нет, кажется, уехал. – Дора глотнула кофе и вздохнула с облегчением, когда парочка, разглядывавшая витрину, прошла мимо. – Поговоришь с ним позже, – добавила она, рассеянно переставляя сахарницу.
– Вы поссорились?
– Мы не ссоримся. – Дора выдавила улыбку. – Иногда мы деремся, но ссоры не входят в наш ритуал. – Она взяла печенье, повертела его в руках и отложила. – Знаешь, как-то мне сегодня не по себе. Может, прогуляемся?
– С красивой женщиной? Всегда готов.
– Я только возьму пальто.
Квентин задумчиво прищурился. Неужели девочку расстроил с таким тщанием выбранный им парень? Однако, когда Дора вернулась, застегивая на ходу пальто, он уже улыбался.
– Прокатимся до Нью-Маркета и поглазеем на витрины?
– Да, мой герой.
Дора повесила табличку «Закрыто», заперла магазин и подхватила отца под руку.
Отец купил ей мармелад-горошек, и у нее не хватило духу отказаться. А когда ей захотелось купить одновременно и шкатулочку из лиможского фарфора, и дорогой свитер, она сразу почувствовала себя лучше.
Погуляв, они сидели на скамеечке, потягивая горячий кофе – свой Квентин снова щедро сдобрил виски, над их головами со свистом метались голые ветви высоких деревьев.
– Хочешь подарок? – спросил Квентин. – Ты всегда радовалась, когда тебе удавалось выманить у меня какую-нибудь безделушку.
Довольная, Дора положила голову на отцовское плечо.
– Ты хочешь сказать, что я всегда была корыстна?
– Ты всегда любила красивые вещи и ценила их. Иззи, это талант, а не недостаток.
Слезы защипали ей глаза.
– Наверное, я капризничаю. Хотя я всегда думала, что капризуля у нас Уилл.
– Все мои дети великолепно капризничают. Театр у нас в крови. Видишь ли, малышка, с артистами нелегко иметь дело. Мы неуживчивы, но такими мы созданы.
– А как насчет полицейских?
Квентин с наслаждением глотнул кофе с виски.
– Я считаю охрану закона искусством, очень похожим на драматическое… Расскажи мне о своих чувствах, Иззи.
И она рассказала. Она всегда могла поговорить с отцом, не боясь ни критики, ни неодобрения.
– Я так люблю его. Я хочу чувствовать себя счастливой. Мне почти всегда это удается, но он не доверяет такого рода чувствам. У него нет опыта. Его родители никогда не давали ему то, что ты и мама дали нам.
Дора вздохнула, глядя на молодую мать, подталкивающую ходунок с розовощеким, хохочущим малышом. «Господи, я тоже этого хочу», – с изумлением и некоторой неловкостью вдруг поняла она.
– Боюсь, мы не можем дать друг другу то, в чем нуждаемся, – осторожно добавила она.
– Сначала надо выяснить, в чем вы нуждаетесь.
Дора с легкой завистью проводила взглядом довольных мать и малыша.
– Думаю, я знаю, чего хочу. Но как можно ожидать, чтобы мужчина, чье детство было сплошным несчастьем, сделал первый шаг к созданию собственной семьи? Несправедливо подталкивать его к этому шагу, но несправедливо лишать счастья себя.
– Ты действительно думаешь, что только люди из счастливых семей создают свои счастливые семьи?
– Я не знаю.
– Бабушка Джеда явно считает, что он уже сделал первый шаг и тщательно обдумывает второй.
– Я не… – Дора осеклась, выпрямилась и хмуро уставилась на отца. – Его бабушка? Ты разговаривал с ней?
– Рия, твоя мать и я провели отличный вечер, пока ты была в Калифорнии. Изумительная женщина Рия. И ты ей очень нравишься.
Глаза Доры превратились в щелочки.
– Кажется, самое время напомнить тебе, что я и Джед – абсолютно дееспособные взрослые. Вы не имеете права обсуждать нас, как слабоумных детей.
– Но вы и есть наши дети. – Квентин ласково улыбнулся и погладил ее по раскрасневшейся щеке. – Когда у тебя будут собственные дети, ты поймешь, что, когда дети вырастают, любовь и тревога за них не проходят. Я люблю тебя, Иззи, и верю в тебя. – Он ущипнул ее за подбородок. – А теперь расскажи, что еще тебя беспокоит.
– Я не могу, – с сожалением ответила она. – Но я могу сказать, что через несколько дней все будет в порядке.
– Я не стану выпытывать, – сказал Квентин, решив про себя, что сделает это, когда дочка будет менее настороженной. – Но если ты не станешь счастливее в ближайшее время, я натравлю на тебя твою мать.
Дора ослепительно улыбнулась ему.
– Видишь, я улыбаюсь. Я очень счастлива.
Квентин не стал спорить, встал и, швырнув стаканчик в урну, протянул дочери руку:
– Пошли по магазинам.
Джед встретился с Брентом в спортивном зале, так как ему необходимо было расслабиться, а для этого вполне подходила тяжелая боксерская груша, держать которую он и заставил Брента.
– Она – комок нервов. Она не признается, но я же вижу и ничем не могу ей помочь.
Брент хрюкнул, с трудом удерживая дрожащий от ударов мешок с песком.
– Мы делаем все, что в наших силах. – Его рубашка уже промокла от пота, и он жалел, что не уговорил приятеля встретиться в каком-нибудь симпатичном кафе. – После четверга мы сможем вытащить ее из этой заварухи.
– Дело не только в этом. – К огромному облегчению Брента, Джед перешел от тяжелой груши к легкой и заколотил по ней так, что она замелькала в воздухе, превратившись в расплывчатое пятно. – Дора меня любит.
Брент снял очки и начал протирать запотевшие стекла.
– Тоже мне новость.
– Ей нужно больше, чем я могу ей дать. Она заслуживает большего.
– Возможно. Она жалуется?
– Нет.
Джед замигал, смахивая капли пота с глаз, и снова заработал кулаками.
– Тогда расслабься и получай удовольствие.
Джед развернулся так быстро, так яростно, что Брент приготовился к удару.
– Это не забава. С Дорой все не так. Это… – Он осекся, разъярившись еще больше от самодовольной улыбки Брента. – Не провоцируй меня.
– Просто небольшая разведка, капитан. – Джед протянул руки, и Брент покорно расшнуровал перчатки. – Ходят слухи, что первого февраля ты возвращаешься на командный пост. Голдмен дуется.
