Уилл покорно спрыгнул со сцены и обнял мать, затем поцеловал отца и повернулся к Джеду.
Джед не собирался сдавать позиции.
– Только попробуй, и мне придется тебя стукнуть.
Уилл только ухмыльнулся.
– Извини, мы – экспансивная семейка. – Несмотря на предупреждение, он крепко обнял Джеда. – А вот и Ли с Джоном.
Еще надеясь выжить, Джед отступил, но оказался прижатым к сцене. И, сдавшись, философски принял поцелуй Ли и объятия Джона… с которым даже не успел познакомиться.
Его лицо так отчетливо отражало все его чувства, что Дора рассмеялась и подняла бокал шампанского:
– За тебя, Скиммерхорн. Это всего лишь цветочки.
Ди Карло все никак не умирал. Уайнсэп терпеливо ждал, изо всех сил пытаясь отключиться от жалобных призывов на помощь, бессвязных просьб и тихих рыданий.
Он не знал, как Финли управился со слугами. И не хотел знать. Но не один раз в течение казавшегося бесконечным трехчасового ожидания он молился, чтобы Ди Карло наконец вспомнил о приличиях и умер.
А когда стало смеркаться и звуки в саду смолкли, Уайнсэп пожалел, что Ди Карло не протянул подольше.
Вздыхая, Уайнсэп вышел из дома, прошел мимо распростертого тела к южной лужайке, к каменному сараю для садовых инструментов.
Следуя инструкциям Финли, он нашел большой рулон брезента, заляпанного белой краской, взвалил его на плечо и, сгибаясь под тяжестью, вернулся в сад… и легко смирился с привычными обязанностями, представив себя на месте Ди Карло, слепо уставившегося в темнеющее небо. Весь процесс просто перестал беспокоить Уайнсэпа.
Он расстелил брезент на белых камнях, липких от крови. Мухи… Все-таки отвратительная работа. И грязная.
Согнувшись, шумно дыша, Уайнсэп перекатил тело Ди Карло на середину брезента. Затем решил передохнуть. От физического труда он всегда обильно потел. Развернув носовой платок, он вытер лицо и шею, затем скомкал платок и бросил его под труп.
Присев на корточки, стараясь не испачкаться в крови, он двумя пальцами вытянул бумажник Ди Карло и решил сжечь его при первой же возможности вместе с деньгами. Затем тщательно обыскал карманы, чтобы исключить все шансы на опознание трупа.
Из окна второго этажа доносилась музыка: какая-то итальянская опера. Видимо, Финли готовился к праздничному вечеру.
В конце концов, завтра праздник.
17
Прохладный ночной воздух казался совершенно прозрачным. Боковое окно «Тандерберда» подернулось ледяной паутиной, сверкающей в свете уличных фонарей. В салоне тихо и деловито жужжала печка, внося свой вклад в льющуюся из радиоприемника музыку.
Тепло, блюз и медленное движение убаюкали бы Дору. Если бы не оголенные, готовые взорваться нервы. Чтобы справиться с напряжением, она безостановочно болтала о вечеринке, о гостях и музыке, почти не рассчитывая на ответы Джеда.
Когда автомобиль остановился, все темы были практически исчерпаны.
– Все в порядке?
– Что в порядке? – переспросил Джед.
Ее пальцы крепче сжали вечернюю сумочку.
– Полицейские, которых поставил Брент.
– Ты из-за этого так взвинчена?
Дора отвернулась. Над задней дверью горел фонарь, и она оставила свет в своей комнате.
– Мне почти удалось забыть об этом.
– Все в порядке. – Джед наклонился и сам отстегнул ее ремень безопасности. – Оба патрульных на месте.
– Хорошо.
В молчании они вышли из машины. Пока Джед отпирал наружную дверь, Дора пыталась проанализировать свои ощущения. Напряжение не спадало, и оно не имело никакого отношения к грабителям или охранникам. Она дергалась из-за того, что непременно произойдет, как только они окажутся внутри и наедине.
Полная чушь, решила Дора, входя в коридор и копаясь в сумочке в поисках ключей. Она хочет его, хочет как можно скорее покончить с тем, что происходит между ними.
И все же…
Джед вынул ключи из ее непослушных пальцев и отпер дверь.
Все дело в контроле над ситуацией, поняла она, выскальзывая из пальто и бросая его на спинку кресла. Прежде она всегда держала руль в своих руках и могла повернуть в любую сторону.
Но сейчас руль держит Джед, и они оба это знают.
Дверной замок щелкнул за ее спиной, и она чуть не подпрыгнула.
– Хочешь выпить?
Не оборачиваясь, не дожидаясь ответа, Дора отправилась за коньяком.
– Нет.
– Нет? – Ее рука замерла над графином, опустилась. – Я тоже.
Дора прошла к музыкальному центру и включила, даже отдаленно не представляя, какой диск оставила внутри.
– Через несколько дней придется выбросить елку. – Она коснулась ветки. – На двенадцатую ночь. Уберу игрушки, сожгу несколько веточек в камине. Мне всегда от этого становится грустно.
Она вздрогнула, когда Джед положил руки на ее плечи.
– Ты нервничаешь.
– Я? – Дора рассмеялась и пожалела, что не налила себе выпить: горло пересохло.
– Мне нравится.
Чувствуя себя необыкновенно глупо, она повернулась и выдавила улыбку.
– Конечно. Тебе нравится быть главным.
– Вот именно. – Джед опустил голову и поцеловал уголок ее рта. – И кроме того, я могу не сомневаться, что ты запомнишь это, надолго запомнишь. Пойдем со мной.
Джед не отпускал ее руку на всем коротком пути в спальню.
Он не хотел спешить, хотел узнавать ее дюйм за дюймом, смакуя каждое мгновение. Пока она не станет совсем беспомощной и полностью принадлежащей ему.
Джед включил лампочку у кровати и взглянул на Дору.
Она судорожно вздохнула, когда он коснулся губами ее губ. Нежность… самое последнее, что она ожидала от него, и самый ценный его дар. Как трогательно… Ее капитуляция была безусловной и окончательной.
Ее губы раскрылись. Голова откинулась назад, но он продолжал играть ее губами медленно и нежно.
– Ты дрожишь, – прошептал Джед, проводя губами по ее щеке, подбородку, скользя языком по теплой гладкой коже, наслаждаясь ее вкусом и ароматом.
– Это ты дрожишь.
– Может, ты и права.
Его губы вернулись к ее губам. От поцелуя у нее закружилась голова. Вздохи, стоны, задыхающийся шепот, бешеный ритм двух бьющихся сердец…
– Я расстелю постель, – прошептала Дора, отворачиваясь, но Джед снова притянул ее к себе, прижал спиной к своей груди, лаская губами чувствительную кожу за ухом.
– Это может подождать.
От его прикосновений желание свернулось тугим узлом в глубине ее тела.
