И все-таки странно… Бой-Баба нахмурилась, соображая. Что-то слишком быстро он заболел. Ведь должен же быть инкубационный период. Нужно поговорить с Тадефи. Со дня их встречи с пораженным прошло не так уж много времени.
Питер пошевелился. Он заговорил, и в голосе его была обида:
— Я одного не понимаю: почему именно я? Я с раненым и дела почти не имел. Почему не вы? Это так… — компьютерщик вздохнул, — несправедливо.
Глядя на тускло освещенную стену перед собой, Питер тихо засмеялся.
Он все еще смеялся, когда Бой-Баба сняла с пояса переговорник и тихонько сказала в самый аппарат:
— Дядь Фима? Зайдите к Питеру. Тут важное…
* * *
Они сидели в медблоке, в кабинете Рашида. Тадефи заняла кресло врача, дядя Фима и Бой-Баба присели на стол. Живых остался стоять у двери.
Перед столом сидел понурившийся Питер.
— Ну, — сказала Тадефи, — показывай.
Вид у нее был бледный. Она сидела, устало ссутулившись, подперев голову рукой.
Питер оглядел их еще раз.
— Я не шучу, — сказал он. — Я боюсь за вас. Они умерли, и вы тоже умрете…
— Питер, — глуховато сказал охранник. — С твоими покойными друзьями ты говорил наедине. И погибали они в одиночестве. Нас тут, — он обвел рукой отсек, — четверо. Пятеро, считая тебя. Говори, не тяни. Чем скорее все узнаем, тем скорее можем тебе помочь.
Питер кивнул. Медленно он поднял руки и начал отклеивать пластырь. Тадефи навела свет лампы на повреждение.
Глубокая трещина сочилась белесой жидкостью, которая тут же застывала по краям раны белыми кристаллами.
Тадефи обалдело посмотрела на него.
— Ты в своем уме? Ты это — скрывал? Это же…
Питер закивал:
— Я знаю, я знаю… Я не имел права так рисковать вашими жизнями… Но я… я испугался, — прошептал он и поник.
Тадефи молча встала и достала из шкафа пакет первой помощи. Блестящими щипцами она наложила новую повязку.
— Покажи, где у тебя еще, — потребовала она. Питер начал отклеивать пластырь. Тадефи принялась за обработку повреждений: некоторые застарелые, глубокие, некоторые совсем свежие. Компьютерщик морщился, если она нечаянно задевала края раны.
Охранник задумчиво наблюдал за перевязкой.
— И давно это у тебя? — спросил он.
Питер повернул голову:
— С тех самых пор, когда мы… подобрали человека с базы.
— Мы его не подобрали, — резко сказала Бой-Баба. — И мы все были в гермокостюмах. Ты — в том числе. Уж если кто и должен был заболеть, так это мы с Живых. Мы с тем бедолагой контактировали. Ты — нет.
— Видно, это моя карма… — понуро ответил Питер. Дядя Фима поднял руку, привлекая внимание.
— Есть какая-нибудь литература по этой заразе? — обратился он к Тадефи.
Марокканка кивнула:
— Снежная чума встречается на дальних базах, а они все принадлежат Обществу Соцразвития. Их ученые достаточно изучили болезнь. Да вот, — она потыкала в экран монитора смуглым пальцем. — Вот тут все о снежной чуме.
Экран засветился, открыв бесконечную страницу убористого шрифта. Охранник присвистнул:
— А инкубационный период болезни известен?
Тадефи снова кивнула:
— Это одна из немногих вещей, которую мы знаем о снежной чуме. — Она повернулась к экрану, прокрутила страницу вверх и принялась читать вслух: — «Первые слабые симптомы часто проходят незамеченными, хотя и развиваются практически сразу после заражения. Это слабость, ноющие боли в суставах, общее недомогание. Вторичные признаки в виде кожных поражений и высыпаний появляются через несколько дней после заражения».
Бой-Баба повернулась к Питеру:
— «Практически сразу после заражения»! А мы были на планете когда? — уже дней десять прошло. Живых, — повернулась она, — ты как? Испытываешь ноющие боли в суставах и легкое недомогание?
— Только когда хочу от вахты закосить, — осклабился тот. Бой-Баба повернулась к Тадефи.
— Вот у тебя, дорогая, вид что-то усталый.
Девушка отмахнулась и пробормотала что-то про бессонные ночи. Бой-Баба вспомнила, как застала ее с Живых, и прикусила язык.
— Это что же получается? — сказал Живых, глядя на Питера. — Где ж ты умудрился ее подцепить?
Компьютерщик убито покачал головой.
— Это-то ладно, — проговорил дядя Фима. — Но вот почему никто из нас от него не заразился? Ведь мы все эти десять дней дышали одним воздухом и ели из одной миски. И все живы-здоровы… э-э, то есть живы как раз не все, — поправился охранник, — но других инфицированных на борту у нас нет. Пока.
Он задумался.
— Что же мне делать? — Питер переводил взгляд с одного товарища на другого. А они озадаченно смотрели друг на друга.
— Звать капитана, что ж делать, — наконец сказала Бой-Баба. — Он решит.
Питер задрожал:
— Но он меня не… — он перешел на шепот, — не расстреляет?
Они лишились дара речи.
— С ума ты сошел, — сказал наконец Живых. — Кому надо тебя расстреливать? Да и за что?
Дядя Фима повернулся к Тадефи:
— Что положено делать в таких случаях?
Медик-стажер поскребла ногтем поверхность стола. Подняла глаза:
— Надо на консервацию.
Питер застонал и закрыл голову руками, раскачиваясь.
Тадефи поднялась:
— Пойду доложу Майеру.
* * *
Майер выслушал охранника — Бой-Баба скромно тушевалась на ступеньках трапа — и ничего не сказал.
Капитан сидел перед центральным экраном на мостике, ссутулив плечи, словно отгораживаясь от новостей. Руки безвольно упали на колени, тощие пальцы сцеплены в замок. Он слушал дядю Фиму и устало кивал. Как будто знал все заранее, подумала Бой-Баба.
Наконец Майер заговорил — и Бой-Баба не поверила собственным ушам:
— Что вы хотите, чтобы я сделал? — голос его звучал глухо и устало.
— Ничего, Тео, — растерянно произнес дядя Фима. — А что тут можно сделать? Карантин объявлять уже поздно…
Капитан резко крутнулся в кресле в их сторону. Глаза у него были воспаленные, красные. Жесткие.
— Все, что мы можем сделать, — произнес он, — это сохранить человеческое достоинство. Даже в смерти. Это должно стать нашей задачей.
Губы у него тряслись.
Бой-Баба кашлянула и сделала шаг вперед.
— Может, не так все и страшно? — предположила она. — Мы вот не заразились же. Может, эта штука избирательная? Генетическая какая-нибудь?
