Никого.
Шаг. Еще один. Она приникла к стене, стелилась по ней телом. Ладони скользили по ребристому пластику, задевали за клеммы разъемов. Темноватая арка между двумя блоками коридора. Еще шаг.
Она затылком чуяла, что тут кто-то есть. Мысленно перебрала всех. Пожалуй, что на убийство способен каждый. Кроме Живых. В нем она уверена больше, чем в себе. Да и мотива у него нет.
А у кого есть мотив? Ладони вспотели, спина взмокла. Противно.
Да кто ж ее так ненавидит? За что? Что она кому сделала?
Бой-Баба навострила искусственные уши, стоившие страховке диких денег. Что-то было, какой-то посторонний призвук, помехи… дыхание.
Впереди, через несколько метров, — обзорный павильон. Если ее кто-то поджидает, то именно там. Ящерицей юркнув вдоль стены, астронавтка остановилась под аркой, где коридор расширялся в просторную камеру с иллюминаторами вдоль стен.
И сразу услышала дыхание. Правее. Ближе.
— Кто это? — спросил глухой голос.
— Это я, — механически сказала она. Тень в углу возле иллюминатора шелохнулась.
Инспектор. Он сгорбился, упершись руками в стекло иллюминатора. Напомаженные волосы сбились и стояли на узенькой головенке колом. Налитые кровью глаза в темных впадинах. Мятый костюмчик — где он его так изжевал?
Пассажир наклонил голову, скрывая от нее лицо.
Может, он пьян? Или на таблетках? На этих… интенсификаторах?
— Я вам воды принесу, — предложила Бой-Баба.
— Нет! — он схватил ее за руку. — Нет! Пожалуйста. Это одна минута… сейчас пройдет. Я… давайте присядем.
Электорий с трудом произносил слова, делая между ними большие паузы, и до нее не сразу дошло, что инспектор — впервые за весь полет — заговорил по-русски, а не на своем ломаном английском. Впрочем, и по-русски у него с непривычки выходило неважно. Напротив иллюминатора стояла скамеечка, и она повела его к ней. Суточкин рухнул на сиденье, не выпуская ее руки. Некоторое время молчал и наконец проговорил, глядя в сторону:
— Я не знаю, как мне теперь жить.
Бой-Баба усмехнулась:
— Не вы первый. Привыкнете.
Он поднял на нее глаза:
— Мы, безусловно, погибнем?
— Кто вам сказал такое? — нахмурилась Бой-Баба.
Электрий мотнул головой:
— Неважно…
Он сидел и пялился в пол. Бой-Баба ждала. Наконец инспектор зашептал:
— Они все врут! Все сплошная ложь! И я знал, что они лгут, понимаете? — Он поднял голову и посмотрел ей в лицо запавшими глазами. — Я думал, что вреда от этого нет. Мы врем поселенцам, но это для их же блага. — Он помедлил. — Я гордился тем, что помогаю устанавливать политику Общества Соцразвития в колониях. На базах.
Теперь Электрий смотрел мимо нее, в иллюминатор. Голос его окреп:
— Я просто не знал. Я вообще первый раз в космосе. Теперь я понимаю, что в офисе имели в виду под «контролируемым течением процесса». — Он еще крепче вцепился в ее рукав. — Я не могу больше ничего вам говорить… — зашептал он, — понимаете? Не знаю, кто еще может нас слышать, но подозреваю, что кто-то непременно слушает. Но если вы вернетесь, — он умоляюще смотрел в ее лицо, — когда вы вернетесь, с этим нужно будет что-то делать! Это следует остановить!
— Что остановить? — спросила Бой-Баба.
Опустив голову, инспектор тяжело дышал, переводя дух. Подбирал слова. Потом все же осмелился поднять на нее глаза.
— Остановить… их. Вы меня понимаете?
— Нет, — честно ответила Бой-Баба.
Он усмехнулся:
— Тогда я сам их остановлю.
Бросив ее руку, Электрий поднялся и нетвердым шагом двинулся по коридору к жилым отсекам.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Глава 9
— Ты кофе хочешь? — спросила жена лаборанта.
Профессор оторвал тяжелую голову от микроскопа. Мойра стояла перед ним в полутьме задраенной наглухо лаборатории базы — лохматая, завернутая в свое вечное драное одеяло, — она всегда мерзла, еще на Земле, с тех самых пор, как он ее встретил, — с пустой кружкой, вымытой и пахнущей антисептиком.
Лаборант потянулся и притянул жену к себе. Она подчинилась и стояла неподвижно, а он уткнулся лицом в это вонючее одеяло и дышал, стараясь успокоиться. Наконец поднял на нее глаза и хрипло сказал:
— Завтра надо начинать эксперименты.
Мойра кивнула:
— Я знаю.
Он удивленно посмотрел на нее:
— Ты не боишься?
Она усмехнулась:
— А чего мне бояться? — высвободилась, вернулась к лабораторному столу и забренчала баночками с сахаром, порошковым молоком и кофе. — Все самое страшное с нами уже случилось. Дальше — только свобода.
Профессор напряженно наблюдал за ней. Вот ведь тяжелый характер! Что бы с ними ни происходило в жизни, она всегда находила в этом положительную сторону.
— Помнишь, как ты умоляла меня не ехать сюда? — выдавил он. — Перед машиной под колеса легла! Сказала — на эту планету полетим только через твой труп…
Она подошла, поставила перед ним дымящуюся чашку. Мягко ответила:
— Но ведь прилетели же. И оказалось, тут совсем не так плохо. Бог знает, что бы с нами было там, на Земле…
Лаборант схватил ее за руку, поднес к губам. Мойра покорно стояла и ждала. Наконец он проговорил:
— Ты могла тогда не ехать со мной. Проклинаю себя за то, что согласился тебя взять.
Она присела на краешек его стула. Обняла его за плечи, чтобы не свалиться.
— Одного бы я тебя не отпустила. Мы же одно, мы вместе, так? Как бы мы смогли разорваться? Не-ет, — она погладила его свободной рукой по волосам. — Я благодарна тебе за такую жизнь, какую мы прожили. И ни с кем бы не поменялась.
Она прижалась к мужу. Он смотрел на дымящийся кофе перед собой и думал. Он ведь тогда мог жениться на этой, как ее… Саре. И деньги у ее родителей водились. Ведь тогда вся жизнь пошла бы по-другому. И у него, и у Мойры.
Профессор отстранил жену и внимательно посмотрел ей в глаза.
— Прости меня, — сказал он тихо. — За все… прости. Я не тот человек, который тебе был нужен.
Она поняла его по-своему. Прошептала:
— Не надо, — и отвела прядь волос от его лица. — Я очень… счастлива. Ты меня сделал очень счастливым человеком.
Он хмыкнул и подумал: завтра большой день. Если и на этот раз я ошибся… значит, исцеления от этой чертовой болезни просто не бывает. Но сколько можно ошибаться?!
А если они и ошиблись… он протянул руку к груде лабораторных инструментов на столе, пальцами вытянул из нее спрятанный скальпель. Погладил немыслимо острое, пулеобразное обсидиановое лезвие. Нет… Это всегда успеется.
