Космодром Новогеоргиевск
Планета Грозный, система Секунда,
Синапский пояс
С большим размахом прошли юбилейные мероприятия в связи с годовщиной учреждения Совета Директоров. В деловых кругах с удивлением отметили отсутствие на празднике директора тяжелой и специальной промышленности, товарища Растова. Если вспомнить, что Растов отказался и от публичного торжества по поводу собственного пятидесятилетия в прошлом марте, а также и от участия в официальных мероприятиях на Дне столицы, закономерно встает вопрос: собирается ли товарищ директор продолжать политическую карьеру, или вознамерился уйти на заслуженный отдых?
Газета «Деловая Москва»
До сих пор не представляю, кем был товарищ Иванов. То есть теперь я узнал и как его зовут, и воинское звание, только ерунда это все. Масштаба фигуры, которая находилась рядом, не постичь. Да и сегодня в этом отношении мало что изменилось.
Он был очень тяжелый, неприятный человек. Простое пребывание в одном помещении с ним здорово выматывало, будто кирпичи таскаешь. Но он был человек. Много встречал сильных людей, да только рядом с товарищем уполномоченным все они — как электромобиль рядом с истребителем.
Нас он не щадил. Подчиненные были для него инструментом. Да только и себя он не щадил.
Когда мы вернулись на Грозный, не успел изрубленный «Левиафан» встать в орбитальный док на ремонт, товарищ Иванов сделал нам ручкой, пересел на «Кирасир» и куда-то усвистал. Даже не позавтракал, я уж не говорю о койке. А о ней во всю ширь своих душ мечтали парни куда моложе и крепче физически.
«Дзуйхо» маневрировал по высокой орбите, наматывая прицельные витки, а его высокопревосходительство зашел к нам в трапезную, о чем-то посекретничать с Александрой. Он был опять в костюме и надраенных старомодных ботинках, выбритый, прямой и годный к употреблению.
— Товарищ Иванов! — позвал его Степашин, откладывая вилку с изрядным куском омлета. — А что же покушать? Давайте к нам!
— Некогда, Лев! — отмахнулся тот. — Время не ждет — на фрегате позавтракаю.
И убежал, если его манеру перемещаться можно назвать столь громким термином.
— Он вообще когда-нибудь спит? Ест? — спросил боец осназа Щедролосев, который, не чинясь, сидел за командирским столом в офицерской столовой.
— Было дело… пару раз, — рассеянно отозвалась подошедшая Александра.
— Куда его понесло? — спросил Сантуш.
— Да, в самом деле, куда? «Левиафан» захватили, пиратов угомонили, все круто! — поддержал Ревенко.
Александра ответила в том духе, чтобы мы ели, отдыхали и набирались сил. За нас уже подумали — как-то так.
Два дня мы потратили на душеполезное дело. Пилили орбиту и атмосферу обтекателями наших «Горынычей», слётывая звенья и группу в целом.
Много наработаешь за два дня? Да, блин, «девочкины слезки», как говорила Алиса в Стране Чудес (безумную книжку эту, которую в России не переиздавали лет триста, я мусолил как-то пару дней на борту «Левиафана»). С другой стороны: «Маршировать лучше, чем разлагаться» — так говорил классик армейского летописания.
Кадры подобрались опытные, так что результаты не очень печалили. Налет часов, в том числе боевой, у всех был на уровне, да и «Горыныч» осваивать с нуля пришлось одному Сантушу.
Таким образом, я стал ведущим своего старшего товарища. Ревенко, наш летный командир, получил в ведомые Настасьина, а Кутайсов — Сеню Разуваева.
Между учебой мы болтали. Все — устало, а я — радостно. Потому что родной РОК-14, родная флотская казарма и родная флотская форма наполнили жизнь смыслом, а вашего неумелого повествователя — энергией.
После всего!
Друзья мои!
После суда военного трибунала! После унизительного для кадрового истребителя (пусть и недоделанного) прозябания в концерне «Дитерхази и Родригес»! После пыточного подвала «Эрмандады»! После постыдной работы на пиратов! С волчьим билетом!
Я!
Безобразная скотина!
Носил лейтенантские звезды (хоть и фуфлыжные), а меня носил наш русский военный флуггер! В то время как страницы моего личного дела носили запись: «От боевой службы отстранен пожизненно».
Вот это вираж биографии, правда?!
Когда я поделился своими мыслями с Комачо, тот, как обычно, полез за словом в карман и вынул оттуда мудрую фразу:
— Знаешь, Андрей… Создатель вообще такой шутник!
— Ого! Сам придумал?
— Только что.
— Не могу не согласиться.
Эта шутка Создателя сделала мне так хорошо, что я готов был целовать Иванова в отсутствующие габовские погоны и безропотно снес бы имплантацию в череп не одной, а десятка миниатюрных бомб!
Бомбы, кстати, вшили. Маленькие такие штучки, размером с крупинку сахара. Не соврал Иванов.
Ну и Сашу я готов был целовать. И в погоны, и куда угодно. Да только она редко показывалась, а когда снисходила, всегда отгораживалась субординацией и казенным «вы».
Да, зацепила меня товарищ капитан, ох зацепила. До сих пор вспоминаю наше с ней свидание на орбитальной крепости «Амазония», что стережет покой системы звезды Лукреции изо всех своих антикварных сил.
О чем я думал? Любовь к Рошни Тервани никуда не делась и не думала даже. Но, по меткому германскому определению, душа и тело разрывались между «Ich liebe» и «Ich will» — «я люблю» и «я хочу».
Скотина вы, товарищ бывший кадет, а теперь товарищ непонятно кто. Форменная скотина.
Слава Богу, ни времени, ни каких других резервов на душевные страдания не оставалось.
К вечеру второго дня наши машины в красивом строю зашли на посадку и замерли на ВПП Сектора 13. Согласно распорядку товарищи пилоты выстроились в шеренгу и предоставили себя товарищам техникам, так как разбирать летные скафандры самостоятельно мы не имели права.
— И что мы такой кислый? — поинтересовался Разуваев, которого распатронивали по правую руку от меня.
— Оставь, Арсений, человека в покое, — прогудел Настасьин. — Человек в телесном удручении пребывает.
— Не, ну а шо я такого сказал? Я ж с целью пообщаться, поддержать, посочувствовать и все такое!
— Ты когда шевелюру пострижешь, сочувствующий? — спросил Ревенко на правах командира.
Принятый техником шлем явил миру роскошный Сенин чуб, упавший чуть не до носа. Завязалась перепалка, за что Артему большое спасибо — прилипчивый одессит отлепился.
Удручение меня накрыло внезапно, так сказать, второй ударной волной. Я просто посчитал, сколько времени пришлось провести в космосе — на адреналине, на нервах, когда жизнь на кончиках пальцев…
Штурм Шварцвальда, разведка в районе Тирона, взрыв звезды Моргенштерн, клонский карцер и клонская допросная, а потом сразу захват «Левиафана», гибель Тойво Тосанена и Фэйри Вильсон. О первом слова хорошего не найдется, а о второй не грех бы и всплакнуть.
