«Вот тупица! — подумал я, забыв о справедливости, потому что влюбленные не помнят о таких мелочах. — Что еще Рошни сказать, чтобы она сразу не выключила связь? Я же теперь пират, перебежчик…»
Прикинул варианты. Настроил планшет на запись видеопотока и заговорил:
— Встань на путь Солнца, Рошни! Умоляю, дослушай меня! Я оказался в дьявольской ситуации. Кроме тебя… Ты единственный человек во всей Галактике, к которому я могу обратиться. Поэтому не спеши нажимать «Отбой», милая, ненаглядная Рошни.
Я набрал в легкие побольше воздуху и продолжил:
— Ты думаешь, я пират и недостойный человек. Я отлично представляю, что тебе могли про меня наговорить! В это трудно поверить, но правда такова: меня захватили вместе с истребителем! Дэвы устроили так, что я оказался в зоне гравитационного захвата черной дыры на «Хагене», а единственным звездолетом в зоне доступности был рейдер преступного «Синдиката TRIX».
«Бог мой, что дальше врать?! Побольше возвышенности, пехлеваны это любят!»
— В те страшные минуты, Рошни, я сделал выбор: я решил жить! Для этого была причина — ты! Я не мог умереть, не увидев тебя еще раз, Рошни! Я не знаю, есть ли в твоей Благой Вере небо, где встречаются пилоты… Будь я уверен в этом, я ждал бы тебя там, за порогом… Но я не уверен, я сделался слаб и малодушен. Потому что я люблю тебя, Рошни! И я клянусь, что постараюсь выжить, лишь бы еще раз прикоснуться к твоей руке и заглянуть в глаза, самые прекрасные на свете. Помни, Рошни, что Андрей Румянцев любит тебя. И еще помни, что я не предал свою Родину и честь моя неприкосновенна. Береги себя, хоть это и сложно, ведь мы — солдаты. Я люблю тебя и не говорю «прощай». До свидания, мой Священный Огонь! Не сворачивай с пути Солнца!
Теперь, когда прошло столько лет, я практически уверил себя, что почти не лгал. Ведь оправдания — детоксин души. Это самое легкое в жизни человека! И веришь потом, веришь, как в непреложную истину… Я верил.
Да, я не ангел, не святой; да, я убивал и говорил кривду. Но, черт возьми, душевный порыв был силен и шел от самого сердца, от всего, что в нем оставалось чистого и доброго!
— Так… Адресат… Великая Конкордия… Лейтенант Рошни Поуручиста Тервани… 21-я палубная авиадивизия… Борт приписки: тяжелый авианосец «Римуш»… — бормотал я, выстукивая дробь на клавиатуре. — Отправить. Готово.
— Сообщение отправлено, — сказал планшет, а счет разом вырос на сто двадцать терро.
«Рошни — пехлеван, не дем какой-нибудь! У нее должны быть сеансы свободной Х-связи!» — уверял я себя, а сам нервно теребил мочку уха.
Нервические переживания прервал стук в дверь.
«Обслуживание в номерах? Ну там же висит табличка „Не беспокоить!“»
— Не заперто! — гаркнул я.
Дверь с шелестом отъехала в сторону, и вместо прислуги порог переступила Фэйри Вилсон. Очень вовремя, хм.
Честно, я обомлел. Новая Фэйри была… да чего там, смотрите сами, снизу вверх!
Черные туфли, ни намека на чулки, крупные тренированные икры подобраны высоким каблуком. Бежевая узкая юбка до колен, обворожительная линия бедер и ткань не скрывают ни миллиметра ее тигриной мускулатуры. Деловой пиджак, с талией «в рюмочку», внятное декольте, в котором тоже есть на что поглядеть. Длинная, сильная шея, чуть смуглая кожа, волосы забраны в блондинистый училкин пучок. На носу узкие интро-очки, а за ними шалые, хмельные глаза отчаянной летуньи.
Она сделала два невозможно изящных шага, облокотилась локтем на косяк и хлопнула по панели блокировки дверей.
— Андрей, привет! Я думала ты меня встретишь… Ты чего так вылупился? Не узнал?
— А… привет… — промямлил я потрясенно. — Как ты меня нашла?
— Подумаешь, конспиратор! Спросила внизу, где остановился мой коллега Ярослав Купчек. Дежурный сразу раскололся, что сердитый господин проживает в номере 129! Сердитый господин — это ты! Зачем наводишь страх на персонал, м-м? — промурлыкала Фэйри и направилась прямо ко мне, остолбеневшему от неожиданности.
— Неплохая маскировка. Тебя не узнать. Но брюнеткой была краше, — ответил ваш неумелый рассказчик, сел на кровать, но тут же встал, решив, что это движение может быть истолковано неверно.
Его именно так и истолковали.
— Румянцев, ты собираешься обсуждать всякую чепуху или делом займешься? — Ее крепкая и одновременно нежная ладонь легла мне на грудь, и я ощутил, что брюки внезапно стали очень тесными. Очень. И от Фэйри эти метаморфозы не укрылись. — Я вижу, ха-ха-ха, что делом!
Она толкнула меня на кровать, куда я загремел, ибо отступать было некуда. Фэйри ловко уселась сверху, и я понял, что сейчас меня будут долго и с наслаждением насиловать. Не было уверенности, что в нынешнем своем состоянии я сумею справиться с этой девушкой-тигрицей.
— Фэйри, я… — Она запечатала фразу тягучим поцелуем, а руки мои оказались намертво прижаты к одеялу ее руками.
А вот это она зря!
— Фэйри! Черт возьми, ты в состоянии слушать?! — Я вырвался, что было не просто (да и не очень хотелось), перевернул ее на спину, оказавшись в классической позиции «мальчик сверху».
— О, да-а-а… — застонала девушка, и я оказался в куда более крепком плену ее ног. — Я в состоянии!
— А я нет! — заорал я, отчаянно сопротивляясь ее нежному, но неостановимому натиску-притяжению.
— Вре-е-ешь, я чувствую! — О да, я врал, а она чувствовала, ибо было что почувствовать.
Пришлось влепить пощечину, а рука у меня тяжелая. Я вскочил и заговорил. Грозно и резко.
Ну, так мне казалось.
— Фэйри, слушай! Я не хочу и не буду с тобой спать, трахаться, заниматься сексом, или любовью, делать бум-бум и фики-фуки! Мне все равно, что ты думаешь по этому поводу, но это моя жизнь, мое решение, и точка! Между нами ничего нет, не может быть и не будет! Ты поняла?! Ты очень красивая женщина, тебя хочет половина Кастель Рохас, весь «Последний Ковчег», но не я! Я ценю нашу дружбу, восхищаюсь твоей силой и мастерством пилота, уважаю твою волю и личность! Но я люблю другую, понимаешь?! Люблю, черт возьми! Люблю! И не стану ей изменять! Даже если бы ты была в десять раз красивее, с углями в заднице, как у Елены Троянской, и печкой между ней; как у Венеры Милосской! Все! Я доступно изъясняюсь?!
Если продолжить античные аналогии, я стоял в позе «Цицерон изобличает Августа», а в конце тирады убедительно потряс кулаком.
Фэйри резко поднялась, а я отступил на два шага. Зная ее бешеный темперамент и физические данные, можно было ожидать крюк с ноги в череп или колено в челюсть. Однако случилось нечто третье, непредсказуемое. Она вдруг села за столик, сняла очки, уперла локти в столешницу, лицо в ладони и заплакала.
Ой.
Ой три раза.
Ручьи девчачьих слез никак не вязались ни с новообретенным деловым обликом, ни с чертовски сексуальными тренированными мышцами, что проступали сквозь ткань. Прическа растрепалась, на лицо падала прядь, которую она постоянно откидывала короткими, злыми движениями.
