Митрохин заметил, как смотрит на него колдунья, и резко перестал смеяться. Оба они смутились и залились краской. Воин света почувствовал, что надо что-нибудь сказать:
– Так где мне расположиться? – поинтересовался он. – У меня же ничего нет… Даже балдахина дорожного. Если я теперь идейный вдохновитель целой расы, так мне, наверное, апартаменты достойные полагаются, в смысле шатер, ну и бесплатная жрачка, конечно.
– Я распоряжусь обо всем, – ответила Медея. – В еде недостатка не будет.
– Можно и винца немного, горло промочить.
Пару бурдюков, не больше.
– Спиртное мы не пьем, у нас это не принято.
– Плохо, – расстроился Митрохин, – куда веселее вдохновлять народ под хорошее винишко. Ну да ладно. Обойдусь как-нибудь.
Колдунья подозвала к себе нескольких приближенных и раздала им указания. Вскоре специально для Митрохина воздвигли богатейший полотняный шатер в голубых тонах. Съев винограда, сыра и мяса, он разлегся на подушках, размышляя о том, что жизнь, в сущности, не так плоха, если уметь устроиться. Вот ведь какая штука, думал Митрохин засыпая, разные времена и культуры, а закон социального благополучия тот же самый. Если ты человек общительный и у тебя есть высокий покровитель, то ты на коне. Мой покровитель – Медея, а у нее покровитель – сам Бог. Эх, и заживем теперь.
Только бы она перестала помышлять о войне. Лучше подумала бы, как нам здесь устроиться, если нет способа отправиться обратно, в наше время…
На этом ход его мыслей прервался. Митрохин заснул. Ему приснился дворец, полный прекрасных наложниц, и среди них самая волнующая – Медея в белоснежном нижнем белье.
– Боже, какая ты красивая, – проговорил владыка Митрохин, вскочил с трона и кинулся к ней…
* * *
Каркум Мудрейший сидел перед картой. В помещении горел всего один масляный светильник.
На лице первого силата Хазгаарда лежала глубокая тень. Глаза его в полумраке светились лихорадочным блеском. Прошли уже целые сутки с тех пор, как огонек Хазар'ры замер на одном месте. Мудрейший не сомневался, что загонщик выследил богочеловека и теперь подбирается все ближе, осторожный, как дикая кошка. Он с нетерпением ждал развязки. Надеялся, что настанет миг, и огонек отправится в обратный путь. Медленно, но верно двинется в глубь страны, ко дворцу владыки Саркона. Хазар'ра вернется за причитающейся ему наградой и принесет с собой голову богочеловека. Но огонек и не думал трогаться с места, испытывая терпение Мудрейшего…
– Да что же это, – пробормотал он, забарабанил пальцами по поверхности стола, – почему он медлит?
«Если бы иметь силу и прозорливость Саркона, – подумал Каркум, – я бы узнал, что там происходит. Если он сидит в засаде, я бы помог ему выбрать нужный момент для удара. Только справься. Убей его. И я озолочу тебя».
* * *
Митрохин искупался в реке, выбрался не берег и растянулся на теплом песке. Некоторое время он просто лежал, наслаждаясь жизнью. Потом перевернулся на живот, взял в руку палочку и нарисовал на песке знак доллара. Что тоже доставило ему приятное чувство. Последнее время он только и делал, что думал о деньгах. Местные средства расчета – треугольные кусочки керамики вызывали у него стойкое отвращение. В них не было силы.
Все, что на них можно купить, – незатейливая еда, грубая одежда, любовь продажной девки. Когда же он вспоминал зеленые ассигнации, в его мозгу рождалось сладостное чувство, а по позвоночнику пробегал холодок. Вот он заходит в свой кабинет, открывает сейф и видит аккуратные ряды пачек.
Любую можно взять, подержать в руках. От нее распространяется фосфорическое сияние и льется из ладони в организм нектар жизненной силы.
Можно сжать пачку в руке и провести по краю ассигнаций большим пальцем, чтобы услышать волнительный треск. Можно сорвать банковскую ленту и загрузить доллары в счетчик купюр или, что еще приятнее, пересчитать деньги лично. На ощупь они вовсе не такие гладкие, как может показаться, – если пальцы достаточно чувствительные, можно даже ощутить, какая рифленая у них поверхность. Иван Васильевич досконально знал, какие на ощупь доллары, и мог различить номинал любой купюры с закрытыми глазами.
Любовь к деньгам поселилась в его сердце рано.
В детстве ему вечно их не хватало. Родители жили небогато и не считали нужным снабжать ребенка деньгами. Давали только сорок копеек на завтраки.
Иногда – на мороженое.
Все началось с увлечения нумизматикой. Первую свою монету Ваня Митрохин нашел на улице.
Он и сейчас помнил тот день. Вот он идет в школу вдоль железнодорожного полотна, помахивая сумкой со сменкой, и неожиданно видит у кромки асфальта в луже стаявшего снега маленький серебристый кружок. Монетка хорошо сохранилась и после чистки зубной пастой заблестела, как новая.
Австро-Венгрия. 1910 год. Натуральное серебро, между прочим. Вторую монету он выменял у приятеля за мешок солдатиков. Разумеется, с цветными ковбоями, привезенными из Венгрии дядей Володей, и кавалеристами отечественного производства расставаться было очень грустно, но американская денежка с профилем бородатого мужика и домом с колоннами интриговала его куда больше.
И потом пошло-поехало. В родном Белгороде обнаружился небольшой развал, где по выходным собирались подпольные коллекционеры. В советское время это хобби не считалось безобидным, подпадая под грозную статью. Поэтому Ваня скрывал свое увлечение, сообразив, что может нажить крупные неприятности. Коллекцию он прятал в старом табурете, валяющемся с незапамятных времен в кладовке. Табурет этот был особенным, потому что имел секретный ящичек. Сиденье запиралось на засов и откидывалось при желании, открывая доступ к небольшой нише. Туда Ваня и прятал заветный альбом. Митрохин обожал пересчитывать монеты, взвешивать их в ладони, ощупывать выпуклость рисунка. Его коллекция росла день ото дня. Постепенно в ней появились настоящие раритеты, составлявшие его гордость. Пара дореволюционных медных пятаков редкой серии. Они вызывали у него ассоциации с охваченным огнем революционных волнений Петроградом. Германская юбилейная марка прошлого века. Глядя на монету, Митрохин переносился в маленький баварский городок с каменными мостовыми и белыми домиками в немецком стиле. Была в его коллекции даже одна римская истертая монета с точеным профилем Цезаря. Он отдал за нее целое состояние, копил на завтраках несколько месяцев, и только через много лет, будучи уже студентом Белгородского университета, узнал, что монета – подделка. Тот тип с прозрачными голубыми глазами и редкими усиками попросту обманул мальчишку. Митрохин видел потом, как обманщика забирала милиция.
Больше на развале он не появился. Мужики говорили, что ему впаяли статью за валютные операции и отправили на север валить лес.
Что такое «впаять статью» Ваня знал не понаслышке. Отец его служил в милиции и часто рассуждал вечерами, опрокидывая рюмку после ужина, что по такому-то тюрьма плачет, а вот этого он бы расстрелял лично. Митрохин отлично помнил, как отец приходил с работы, брал сына крепкими руками под мышки и поднимал к самому потолку, дыша устойчивым запахом перегара. Потом снимал портупею, убирал ее в шкаф и кричал: «Мать, ну ты где?! Встречай мужа, что ли?»
