– Я ведь, друг Воронов, в религии с двенадцати лет. Такая у нас была продвинутая тусовка… Гимны пели, молились. Прохожих доставали, деньги на храм собирали. Листовки даже в переходах подземных клеили. Вот ты клеил когда-нибудь листовки?
– Клеил, – кивнул я. – Причем самые разные.
– Тогда ты меня поймешь. Крутая у нас была организация. А что ты думаешь? И с ребятами из «Блока освобождения» познакомился на этой почве. Меня сюда братья работать отправили. И стал я не брат – но соратник…
Макс икнул, поспешно сделал еще несколько глотков, протянул бутылку мне. Я, естественно, отстранил ее.
– А потом, когда понял, что за фигня в мире творится, убедился я, что Бога нет. Сказки. – Молодой человек чуть не плакал. – А так хотелось, так верилось… И братья мои стали мне противны. Понял я, что они – такие же уроды, как и все. А может быть, еще хуже. Потому что на самом деле уроды, а не понимают того, что они уроды…
Глупо вступать в богословские диспуты с пьяным и, по-видимому, не слишком хорошо образованным субъектом, совсем недавно состоявшем в какой-то фанатичной секте. Но я тоже устал, потому и пошел на поводу у Макса.
– И с чего же это ты сделал такие выводы? В смысле, до атеизма дошел? Теорию Дарвина прочитал и усомнился? Так и Дарвин очень многого не объясняет… Для зкзальтированных личностей характерно шараханье из одной крайности в другую. Сегодня ты в секте, завтра – атеист, послезавтра – в другой секте… Или в умеренном движении – но лишь бы с людьми. Ты уж мне поверь, видел я такое.
– Нет, – проскулил Макс. – Назад мне возврата нет. На непотребства всякие насмотрелся. Осквернился и опоганился!
– Но это не Бог, а мы сами, люди творим, – проговорил я. – Издавна так повелось. И объяснили давно, отчего зло на земле творится. Ты философа какого-нибудь возьми, почитай. Лосского, например. Или Соловьева. Сейчас, наверное, их книжки достать тяжело. Но в Интернете найдешь. Чего там только нет…
Глаза парня вдруг вспыхнули. Прямо-таки волчьим огнем.
– Не о том речь. Не об общемировом зле, которое нечистый насаждает. О тебе я, Воронов.
Ну, праведной жизнью я, может быть, и не отличался. Но и в злых делах замечен вроде бы не был. Правда, сейчас меня в подобное дело втянуть пытались. А намерение во многих религиях определяет поступок. Но ведь Макс вроде бы стал на эту сторону раньше меня…
– Я-то чем тебе не угодил? Макс заговорил горячо, время от времени запинаясь и делая короткие паузы.
– Да то. Жил такой Воронов. Писатель. Книжек я его не читал, кроме той, в которой ты пьянку у своего приятеля описываешь. Не ты, точнее, а писатель Воронов… Вишь, как оно… Да и эту книжку случайно открыл – валялась здесь, наши инженеры проверяли, есть ли там эпизод с озером, нет ли его… Потом хоп – и ты появился. Хоп – и напарника твоего из пробирки вывели. Хоп – и еще кого-то на секретной базе воскресили. И все ведь одинаковые! Три молодца непотребны с лица… Травку одну помните, деревья… Как вы у речки гуляли, как пацанами по двору носились, как в космосалоны бегали, деньги на компьютерные приставки клянчили… А ведь много вас! Где же душа? Нет ее, выходит! Комбинации нервных переплетений, которые достаточно мощный компьютер воспроизвести может, – и ничего больше! Или не помнишь ты ничего, а тобой дьявол напрямую руководит? Как мне знать? Во что верить?
Под таким углом я на ситуацию до сих пор не смотрел. Ну, есть двойник. Так ведь живут же люди с близнецами… И двойники мои, стало быть, наподобие близнецов…
– Ты ведь все про победу добра писал, – продолжал Макс, с трудом ворочая языком. – Мне Лизка рассказывала, восторгами своими девичьими делилась. Так какая же победа добра, гражданин Воронов? Где она? Пятьдесят лет, семьдесят, а после – ящик. И ни добра, ни зла… По ту сторону, так сказать! И нет души! Нет!!! Понимаешь ты, дьявольский пособник?
Ответ пришел мне в голову как-то сразу, без долгих размышлений. Я смотрел на корчившегося от страха и злобы парня, но сам не был зол. Мне стало его жаль.
– Понимаешь ли, Макс… – Я постарался улыбнуться как можно дружелюбнее. – Ведь мой случай, как и все в этом мире, ничего не опровергает и не доказывает. Может быть, я существую только у тебя в сознании, как утверждают солипсисты. И тогда я – это я, предмет интерьера, а твои личные дела с Всевышним по-прежнему остаются только твоими. Ведь если ты живешь в иллюзорном мире, это не значит, что Бога нет. То, что ты мыслишь и существуешь, не означает, что существуешь только ты. Даже если все вокруг – твой сон. А если отойти от солипсизма – я действительно живу, что бы ты по этому поводу ни думал, и у меня тоже есть душа – как бы окружающие ни пугались того, что я клонированная личность. И у моих двойников есть душа. Потому что чем отличается выращенное в пробирке тело от того, что произошло естественным путем? И почему Бог не может дать душу тому, кто появился из пробирки, когда дает ее тем, кто родился по-человечески, стародавним способом? Я не знаток Ветхого Завета, но там, по-моему, шла речь о том, что Господь и из камней может сотворить потомков Моисея. Не о нашем ли случае речь?
Макс смотрел на меня широко открытыми глазами.
– Помню это место, – неожиданно почти трезвым голосом сказал он. – Читал. Так ты еще и считаешь себя лучше всех других? Ведь Библия говорит о богоизбранном народе…
– Никем я себя не считаю, – вздохнул я. – Не спеши отказываться от своей веры. Постарайся ее отстоять. Ты хочешь верить, значит, тебе нужна вера. Если бы человек появился в процессе эволюции, если бы он был создан всего лишь игрой слепых сил, вряд ли бы он стремился к красоте, свету и вечной жизни. Вырастил детей, построил дом, посадил дерево – одним словом, выполнил программу – и сойди со сцены. Молча, без патетики. С чувством удовлетворения. А ведь не получается…
– И почему же? – спросил Макс.
– Думай, – усмехнулся я. – Спать ложись и думай.
– Я кофе заварю. Давай еще посидим? – попросил молодой человек. – Поговорил с тобой – словно с учителем химии моим прежним, Пантелеем Семенычем, вечная ему память… И на душе легче стало. Мы тогда, в школе, много спорили, доказывали друг другу что-то…
– Нет уж. Все дискуссии – на завтра. Я на ногах не стою.
Как ни странно, Макс покорно поплелся в свой спальный блок. И я добрался наконец до кровати. Засыпать было тоскливо. В голову лезли неприятные мысли. Убедив Макса, я не слишком убедил себя. Но сны мне в ту ночь снились только цветные, яркие и приятные.
* * *
В семь утра Макс вскочил и тут же примчался будить меня. Будто не было вчера диковатой попойки в одиночестве, будто не спорили мы с ним на темы этики, морали и мироустройства. За спиной молодого человека маячила Антонина. Дурнушке не хватало только хлыста в руке. Своего друга она уже вздрючила с утра пораньше, хоть он и напился именно из-за нее, и ей не терпелось взяться за меня. Но пока что она сдерживалась.
– Заниматься надо, – хрипловатым голосом сообщил Макс. – Сроки, планы… Всю операцию провалить можем. Ты ведь с оружием еще не знаком. А гипнотическое обучение проводить не хочется. Из-за него реакция у людей замедленная. И крыша у некоторых съезжает. Редко, правда, зато напрочь.
