На крещение маленькой принцессы, конечно, пригласили всех известных в округе фей. Но ни королю, ни королеве и в голову не могло прийти приглашать старую ведьму, потому что добрые феи обладают волшебной силой от природы, а ведьмы получают свою силу злым колдовством. Добрые феи, понимая, что может случиться на крещение, на всякий случай приготовились к любым неприятностям. Но они не могли ни отнять у злой ведьмы её силу, ни своими дарами обезвредить её дар, потому что никто не знал заранее, какую гадость придумает колдунья.
Разумеется, старая ведьма явилась без приглашения. Её не пригласили — лучшего и желать было нельзя. Теперь у неё появилась причина сделать то, что она задумала. Оказывается, даже самые отъявленные негодяи стараются найти какое-нибудь оправдание своим злодействам.
Одна за другой вышли пять фей и одарили принцессу тем, что каждая считала самым прекрасным. Как только пятая фея заняла своё место среди сверкающего великолепия приглашённых леди и джентльменов, на середину круга, прихрамывая, вышла злая колдунья. Усмехнувшись беззубым ртом, она обратилась к архиепископу, когда тот передавал девочку старшей няньке государственного совета, и произнесла, пожевав каждое слово прежде, чем его выплюнуть:
— Глуховата я, ваше преосвященство. Не будете ли любезны повторить, как зовут принцессу?
— С радостью, добрая женщина, — ответил архиепископ, наклоняясь к её уху. — Крошку нарекли Зарёй.
— Пусть же для неё заря, и вправду, будет крошечной! — выкрикнула злая фея скрипучим голосом. — И не помогут ей никакие дары, ибо я налагаю на неё заклятие, и будет она спать все дни напролёт, хочет она того или нет. Ха-ха-ха! Хе-хе-хе! Хи-хи-хи!
Тогда вперёд вышла шестая фея, с которой остальные договорились, что она появится после колдуньи, чтобы исправить заклятие.
— Если ей придётся спать весь день, — печально промолвила она, — она будет бодрствовать ночью.
«Хорошенькое время ждёт нас с её матерью!» — подумал несчастный король-отец, ведь они слишком сильно любили дочку, чтобы поручить её нянькам даже на ночь, как делают почти все короли и королевы, а потом жалеют об этом.
— Ты заговорила прежде, чем я успела кончить, — произнесла злая колдунья. — Это вопреки правилам и даёт мне ещё одну возможность.
— Неправда! — в один голос воскликнули все феи.
— Нет, правда. Я не закончила смеяться — продолжала старуха. — Я добралась лишь до хи-хи-хи, а осталось ещё хо-хо-хо и гы-гы-гы! Посему я объявляю, что раз ей предстоит бодрствовать ночью, она будет прибывать и убывать, подобно её хозяйке — луне. Надеюсь, её царственные родители доживут и увидят, что сие означает. Хо-хо-хо! Гы-гы-гы!
Но тут вперёд вышла седьмая фея, ибо добрые феи оказались достаточно мудры и, на всякий случай, оставили в запасе двоих; каждая фея отлично знает этот фокус.
— Так будет до тех пор, — начала она, — пока не явится прекрасный принц и не поцелует ее, не догадываясь, что она принцесса.
Злая колдунья отвратительно зашипела, точно рассерженная кошка, и заковыляла прочь. На этот раз она не могла притвориться, что не успела закончить речь, ведь она уже посмеялась и хо-хо-хо, и гы-гы-гы.
— Ума не приложу, что это может означать, — сказал бедный король седьмой фее.
— Не бойтесь. Вы всё поймёте в своё время, — ответила та.
Собрание печально разошлось, королева приготовилась к череде бессонных ночей, старшую няню государственного совета тоже не радовало такое будущее, ясно ведь, что королеве не справиться одной. Король же собрал всё своё мужество и принял решение встретить любые трудности лицом к лицу, его только мучил вопрос, пристойно ли будет потребовать от первого лорда-казначея, чтобы тот разделил с ним это нелёгкое бремя.
Я не возьмусь описать, что пришлось всем пережить поначалу. Но постепенно все приноровились к новому порядку — или непорядку, как вам больше нравится. Временами по ночам дворец наполнялся звонким смехом маленькой Зари, чьё сердце осталось не тронутым заклятьем злой колдуньи. Она по-прежнему была Зарёй, лишь в неправильное время, ведь с первым лучом солнца на востоке она немедленно погружалась в сон. Но радость девочки длилась недолго. Пока стояла полная луна, принцесса оставалась прелестной малышкой с необыкновенно весёлым нравом. Но когда луна шла на убыль, Заря угасала вместе с ней и наконец становилась бледной и измождённой, точно самый больной и голодный ребёнок из тех, что встречаются на улицах больших городов на руках у нищенок. В такие времена ночи были столь же безмолвными, как и дни, потому что малышка всё время проводила в своей роскошной колыбели. Она лежала без движения и даже не стонала, точно мёртвая. Поначалу думали, что девочка и вправду умирает, но время шло и все привыкли, лишь сверялись с календарём, когда принцесса начнёт оживать. А оживать она начинала, конечно же, с появлением народившегося серебряного месяца. Сначала девочка с трудом шевелила губами, ей давали немного подкрепиться, и постепенно малышке становилось лучше и лучше, несколько ночей она чувствовала себя просто великолепно. Она радостно веселилась при свете луны, но даже когда ей было очень плохо, стоило вынести её колыбельку тёплой летней ночью к лунному свету, как девочке становилось получше. Она даже пыталась улыбнуться едва заметной жалобной улыбкой.
Долгое время почти никто не видел принцессу бодрствующей. Но слава о ней распространялась и, когда девочка чуть подросла, вокруг дворца стали всё время бродить люди, готовые провести ночь без сна, лишь бы взглянуть на неё хоть одним глазком. А она при каждом удобном случае норовила убежать от своих нянюшек, чтобы радоваться лунному свету в одиночестве. Так продолжалось, пока принцессе не исполнилось почти семнадцать лет. К тому времени её отец и мать привыкли к необычному распорядку, и он совсем перестал их удивлять. Жизнь их строилась в зависимости от состояния дочери, и все дела поразительным образом устраивались сами собой. Но как же сумеет прекрасный принц найти и спасти принцессу от заклятия, оставалось загадкой.
Подрастая, Заря становилась всё прекрасней. У неё были длинные золотистые волосы и небесно-голубые глаза, яркие и глубокие, как небо погожим июньским деньком. Тем тягостней и печальней были перемены, происходившие с ней время от времени: чем прекрасней она была в полную луну, тем более измождённой и обессиленной становилась, когда луна умирала. В то время, о котором я рассказываю, в ущербную луну принцесса походила на древнюю старуху, измученную страданиями. Зрелище было невыносимое и неестественное, потому что её волосы и глаза оставались прежними, а лицо искажалось, покрывалось глубокими морщинами и приобретало жадное и голодное выражение. Высохшие тощие руки словно пытались, но не могли что-то схватить. Картину дополняли согбенные плечи, впалая грудь и сутулая походка — ни дать, ни взять восьмидесятилетняя старуха. В конце концов принцессу приходилось укладывать в постель, где она дожидалась прилива жизненных сил. Со временем её стало раздражать, если в такие ночи хоть кто-нибудь её видел, а уж тем более к ней прикасался. Одним ясным летним вечером, когда тонкий умирающий месяц едва виднелся на горизонте, она скрылась от своих слуг, и им долго пришлось в страхе разыскивать девушку, прежде чем они нашли её в лесу, сладко спящей под белой берёзой, и отнесли домой.
