— Нет, нет, барышня, — извиняющимся тоном проговорил Донал. — Просто я так обрадовался, когда увидел вас с Ники, что совсем позабыл, как надо себя вести.
— Ну тогда, — успокоившись, заговорила Джиневра, — может, ты скажешь мне, что у тебя за книга?
— Это баллады, — ответил Донал. — Если хотите, я и Вам прочитаю одну.
— Очень хочу, — обрадовалась Джини. — Все свои книжки я уже прочитала, и они мне ужасно надоели, а папины мне не нравятся. И знаешь ещё что, Донал? — голос маленькой женщины внезапно стал серьёзно–печальным. — Мне, конечно, очень грустно и даже говорить об этом страшно, — и если бы ты не был братом Ники, я бы ни за что тебе об этом не сказала! — только Библия мне тоже страшно надоела.
— Это и правда грустно, барышня, — ответил Донал. — Только не говорите об этом никому. А то ведь некоторые, хоть и сами Библию не любят, а про Вас скажут, что Вы язычница или ещё что похуже. Пойдите лучше к моей матери и всё ей расскажите. Она ко всем относится по справедливости и никогда не станет думать плохо о человеке, который говорит правду, — если только он не упрямится и не затевает ссору. Когда человек не говорит, что знает сам и о чём думает, а только гадает о том, чего не знает, или о том, что у других в голове творится, от этого одни беды и всё худое. Так мама говорит.
— Ой, да, — вздохнула Ники. — Эх, как бы было хорошо, если бы все люди пошли к маме, послушали её, а потом сделали, как она сказала! Весь бы мир переменился! Ведь мама как говорит? Если хочешь сказать что плохое, так говори только о себе, а о других — только доброе. А люди–то, по большей части, всё делают как раз наоборот!
Тут все на минутку замолчали, но потом Джини снова заговорила:
— Донал, ты мне так и не сказал, как называется твоя книжка.
— Если хотите, присядьте на минутку, мисс, — ответил Донал. — Вот тут есть чудесное местечко, всё в маргаритках. Давайте, я почитаю немножко вслух, а Вы послушайте, понравится Вам или нет, а потом я Вам скажу, что это такое.
Джини тут же опустилась на холмик, усыпанный маргаритками, и расправила подол своего платья, аккуратно прикрыв им ноги.
— Садись, Ники. Со стороны твоего брата очень мило, что он согласился немножко нам почитать! Интересно, что именно он выберет?
Всё это было сказано с нарочитой старомодной учтивостью, и Джиневра так тщательно выговаривала английские слова, что обыкновенная мать, увидев у дочери подобные манеры, отругала бы её за чопорное самодовольство. Но в Джини это был результат естественной шотландской сдержанности вкупе с вечными попрёками отца и её собственным чувством приличия.
Донал прочёл им балладу Кэмпа Оуэна.
— Мне кажется… по–моему… По–моему, я ничего не поняла, — сказала Джиневра. — Вот ужас, правда? Я… я просто не знаю, что думать. Донал, расскажи мне, что ты сам об это думаешь. А ты, Ники, ты что–нибудь поняла?
— Нет, барышня, ни полслова! — ответила та.
Донал тут же пустился в разъяснения. Он сказал, что в балладе говорится про девушку, заколдованную злой волшебницей. Оказывается, колдунья, превратив девушку в змею, трижды закрутила её вокруг дерева и затянула так, что та никак не могла освободиться. А потом наложила на неё страшное заклятие: девушка не обретёт человеческий облик до тех пор, пока в лесу не появится рыцарь и не поцелует её столько раз, сколько её тело обмотано вокруг ствола. В конце концов, рыцарь и впрямь появился, и с каждым его поцелуем очередное кольцо змеиного тела развивалось и падало на землю, и наконец после последнего поцелуя девушка предстала пред ним в своём подлинном облике прекрасной принцессы.
— Какой славный рыцарь! — вздохнула Джиневра. — Такой добрый и смелый!
— Только ведь знаете, барышня, это всё неправда, — поспешила объяснить ей Ники, не желая, чтобы её хозяйка обманывалась и дальше. — Это просто Доналовы выдумки.
— Всё тебе выдумки, выдумки, — ответил Донал. — А мне они нравятся, в них столько всего хорошего. И потом, Ники, выдумки это или нет, но они вовсе не мои. А жаль! Это ведь очень старая баллада, ей, наверное, не одна сотня лет!
— Очень красивая баллада, — решительно и с достоинством проговорила Джиневра. — Надеюсь, этот рыцарь женился на принцессе, и они жили вместе долго и счастливо до конца своих дней.
— Вот этого я не знаю, мисс. Наверное, тот поэт, что её написал, думал, что рыцарю и так досталась чудесная награда. Ведь прекрасная принцесса была ему очень благодарна.
— Ой, Донал, но ведь этого мало! Как ты думаешь, Ники?
— Да видите ли, барышня, — ответила Ники, — ему и делать–то ничего не пришлось. Поцеловал три раза и всё!
— Да, но целовал–то он змею! Змею, Ники!
Тут Донал, к сожалению, был вынужден, не попрощавшись, кинуться к ручью и, не мешкая, перебраться на другую сторону, потому что Рогатка задумала очередное бесчинство. Девочки же решили, что настала пора возвращаться домой, поднялись и неспешно зашагали к дому.
Весь остаток дня Джиневра только и говорила, что о девушке–змее и храбром рыцаре, время от времени вспоминая, какой замечательный у Ники брат. И на следующее утро одного единственного полунамёка было достаточно для того, чтобы Ники тут же предложила снова сходить к ручью и поискать Донала: а вдруг он снова принесёт с собой ту же самую книгу? Однако добравшись до берега и оглядевшись, девочки увидели, что тот занимается с Гибби. Оба они склонились над грифельной доской и по очереди что–то на ней чертили. Они упорно смотрели на доску, не поднимая головы, и Джини хотела было пойти домой и вернуться после обеда, но Ники сразу же окликнула Донала. Тот радостно вскочил и побежал к девочкам, а Гибби последовал за ним. Донал перебрался через ручей, но Гибби остался на другом берегу и, когда Донал вытащил из кармана томик баллад и маленькая компания его слушателей чинно расселась по местам, Гибби так и остался стоять спиной к ним, наблюдая за скотиной. В то утро никто не мешал им читать в своё удовольствие.
Донал читал девочкам целый час. Ники же вслух удивлялась, что они с Джиневрой нашли в этих старых балладах. Чего в них такого удивительного? И как можно читать их вот так, одну за другой, в один присест?
— По мне так парафразы куда лучше, Донал! — добавила она.
После этого Джиневра частенько отправлялась вместе с Ники навестить её мать и понемногу училась у неё самому лучшему, чему только может научить настоящая женщина. Так же часто девочки спускались к ручью, отыскивали там Донала и слушали его чтение. Если на лугу оказывался Гибби, Донал, не отрываясь, читал им чуть ли не по часу, а когда его не было, приходилось довольствоваться теми минутами, которые оставляла им непослушная Рогатка.
Джиневра ещё никогда не была так счастлива. Перед ней открылись новые источники мысли и чувства, в голове зароились новые вопросы, пробудились новые интересы. И хотя уроки с мисс Мейчер совсем прекратились, Джиневра не только ничего от этого не потеряла, но с каждым днём узнавала гораздо больше, чем могла бы выучить во время утренних занятий. К тому же она училась всему этому с нескрываемым удовольствием, которое непременно сопровождает всякое подлинное учение.
