Там, куда они стремились из последних сил, где ожидали встретить помощь от вскормивших их существ, теперь притаилась смерть. Чужое желтое солнце сияло в небесах за желобом, воздух раздирал легкие кашлем, непонятные деревья с обмороженными ветвями тянулись в бесконечность, образуя правильные, параллельные ряды.
Здесь они впервые встретили людей без круглых шлемов на головах, те метались в панике между своими разрушенными постройками, кричали, с ужасом вскидывая руки в сторону приближающихся от подножия гор осиротевших племен.
Они пришли за помощью, а получили отпор, смерть. Из-под тени обмороженных деревьев появились страшные, визжащие на все голоса машины и погнали их назад, в обледенелые, освещенные призрачным светом рвущегося из-под земли огня горы…
Дроны, которые по сути своей являлись продуктом вдумчивой генной инженерии и боготворили людей как своих создателей, не поверили тому, что произошло с ними.
В течение нескольких поколений, выживая средь новой реальности Мира, они продолжали верить в то, что обосновавшиеся на теплой равнине люди и шароголовые суть не одно и то же. Им казалось, что именно кричащие, ненавидящие, прогнавшие их назад в горы существа и есть то зло, что внезапно встало между ними и прошлой райской жизнью.
Они не погибли в зараженных радиацией горах. Наоборот, изменились и окрепли. И по-прежнему, как наказывали им шароголовые, продолжали воспитывать родившихся двалгов, веря, что когда-нибудь им удастся смести поселения людей, которые принесли зло в этот Мир, и тогда они пройдут дальше, разыщут шароголовых, расскажут им о своей жизни, и все станет как раньше: вернется золотой век теплых пещер, сытной еды и всеобщего Мира…
Сейчас, в неизвестно каком поколении, эти легенды уже мало кто помнил. Дроны стали совсем не те, да и двалги забыли о прошлом предназначении. Они стали совершенно самостоятельной, не зависящей ни от кого расой. Теперь лонги знали и помнили лишь одно: когда-нибудь они победят ненавистных обитателей теплой равнины и вернут себе утраченную райскую жизнь…
* * *
…В гробовой тишине было отчетливо слышно, как яростно трещит огонь, пожирая сухое, смолистое дерево.
Защитники стен оцепенели. Поднявшихся на площадки за внутренним частоколом мужчин никто не мог назвать трусами, но они впервые воочию столкнулись с тем, о чем до этого знали лишь из туманных, неясных преданий старины. Может быть, потому им казалось, что в треске разгорающегося пламени звучит их погребальный гимн?!
Столкновения с зеленокожими они не боялись, а вот встречи со сверхъестественными силами не желал для себя никто. Потому и стояли оцепенев, опустив изготовленные к стрельбе луки, словно такое поведение могло избавить от трех непонятных чудовищ, что выломились из знакомой рощи, погоняемые неслышным шепотом ненавистных двалгов.
Единственным человеком, который уже видел нечто подобное, был Рогман. Перед его глазами стояло видение: точно такое же чудище, покосившееся, мертвое, все истыканное стрелами и дротиками, стоит на окраине вытоптанного поля…
Их можно было победить. Железо, из которого состояли напавшие на селение монстры, точно так же одряхлело, как и весь Мир. Оно было очень старым и ненадежным, как та балка в зале с живым туманом, которая отломилась под весом блайтера.
Рогман обернулся, ища глазами Бриана.
Это был критический момент. Еще минута – и ковыляющие машины снесут вторые ворота, подожгут внутренний частокол, и тогда уже ничто не спасет селение от бешеной атаки зеленокожих воинов.
Бриан стоял на соседней площадке. На нем не было доспехов, все та же тонкая рубаха и холщовые штаны. В руках он сжимал свой арбалет, а рядом на выступе лежала секира, холодно блестя обнаженной голубоватой сталью.
Рогман колебался ровно секунду. Однажды он уже бросил на произвол судьбы свой народ… Делать подобное дважды не стоило, даже если ставкой являлась жизнь…
– Бриан! – крикнул он, нарушая стылую, полную мистического ужаса тишину.
Воин обернулся, нашел глазами юношу…
Лающий язык сенталов, прозвучавший в визгливой тишине, казался таким же нереальным, неуместным тут, как и ковыляющие по полю исчадия древности.
– Больное железо! – крикнул Рогман, надеясь, уповая лишь на то, что Бриан сообразит.
Дальше все происходило, как в полусне.
Одной рукой Рогман выхватил из-за пояса ближайшего воина топор с таким же, как у секиры Бриана, голубоватым, остро отточенным лезвием, а другой ухватился за верхушку заостренного кола внутреннего ограждения.
Никто на площадке не успел опомниться, а он уже встал над забором, взмахнув руками, чтобы сбалансировать на остриях кольев, затем прыгнул через брешь, едва не напоровшись на острия нижнего заграждения, и очутился по ту сторону ограды, один на один с тремя ковыляющими к пролому монстрами.
Над головой Рогмана взвизгнули тетивы луков, и десятки стрел устремились к шагающим исполинам, падая на них по короткой, точно выверенной опытным глазом стрелков дуге.
Раздался звук, какой может издавать сушеный горох, щедро высыпанный в гулкое днище пустого ведра.
Земля встретила блайтера болезненным, подрубившим ноги ударом, но, разгибаясь, Рогман успел заметить, как пошатнулся передовой монстр, и в визгливый посвист его суставов вплелся зубовный скрежет, словно там что-то перемалывалось внутри, – это несколько стрел со стальными наконечниками проломили коленный шарнир и застряли в механизме.
– Не дайте высунуться стрелкам! – хрипло прокричал Рогман, не отводя глаз от надвигающейся на него лязгающей громады. Одной рукой он оперся о землю, в другой была зажата рукоять боевого топора. Ноги, отбитые при прыжке, никак не хотели слушаться, слабость подкатывала к горлу комками тошноты, но он не замечал ничего – весь мир заполонила чудовищная, шатающаяся тень, и единственная мысль билась в голове: «Ударит этот бледный огонь еще раз или нет?!»
Не ударил. Над головой свистели стрелы, отсекая попытки зеленокожих выскочить на дистанцию выстрела из лука и свалить безумца, что своей самоубийственной храбростью решил сломать их тщательно взлелеянный план…
Рогман не видел и этого. Тень надвигалась; на лязгающего исполина было жутко смотреть, да он и не смотрел – подползал к нему боком, по-крабьи, сосредоточив взгляд на сочленении громадной ноги, шарнир которой приходился ему как раз на уровне плеча.
С дистанции в несколько метров он сумел разглядеть облупившуюся краску, ржавые потеки на механическом колене и даже какую-то трубочку, что выбилась из-под прогнившего кожуха и вздрагивала, пульсировала, проталкивая через себя желтую маслянистую жидкость.
Вой уже закладывал уши. Рогман закричал, выпрямляясь в полный рост, и нанес удар топором наискось, сверху вниз…
Удар больно отдался в ладони, хрустнуло проломленное железо, взвилось облачко ржавой трухи, потом раздался скрежет, что-то лопнуло; на Рогмана брызнуло из перебитого шланга остро и неприятно пахнущим маслом, и топор вырвало из его рук, затягивая вонзившееся лезвие в механический привод…
