– Вместо того чтобы напоить Алтарь жертвенной кровью, я накормил Пасть вот этим! – Он брезгливо разжал пальцы, и мусор вернулся на место, рассыпавшись по грязному полу. – В отместку за жадность обиженный Алтарь исторг тебя… – Эргавс оценивающе посмотрел на Рогмана и снова с досадой сплюнул. – Теперь я вынужден кормить никчемного раба… – зло заключил он, покосившись на мертвый Алтарь.
В тот момент Рогману стало жутко.
В этом грязном, освещенном тускло-красным светом помещении умерла его единственная надежда, которую он тщательно лелеял в глубинах своей души. Его тело хоть и было лишено голубого подшерстка, но все же походило на тела других этнамов, и маленький Рогман, слушавший разные злые пересуды за своей спиной, в глубине души действительно надеялся на какую-то тайну, связанную с Высокородным этнамом, что случайно согрешил с самкой из Младшего Народа. От такого дикого кровосмешения действительно мог родиться ребенок сродни Рогману – похожий на этнама, но без волос на теле и с иной формой глаз…
Теперь, после слов Эргавса, безумная надежда, что теплилась в душе замученного непосильным трудом ребенка, умерла окончательно и бесповоротно…
«Рожденный из грязи»… Это клеймо он будет носить всю свою жизнь. Не этнам, не сентал и даже не полукровка, а чудовище, исчадие гневного Алтаря, злая шутка Падших Богов…
…Задыхаясь и хрипя, Рогман все же дополз до подножия баррикады, но тут его ждало неприятное открытие: втолкнув свое непослушное тело в узкий проход, прожженный в незапамятные времена адским пламенем, он с отчаянием обнаружил, что внутренний дворик, расположенный за укреплением, пустует…
Привалившись к стене, обессиленный блайтер обвел мутным взглядом пространство за покинутой баррикадой.
Если кто-то и обитал тут, то эти существа сгинули, ушли, исчезли…
Зал оказался не столь велик, как он представил себе, глядя на баррикаду. Жившие тут существа использовали это место как укрепление – никаких признаков обустроенного жилья, зато в противоположной стене виднелось устье еще одного тоннеля, завешенное старым, грязным полотнищем…
По телу Рогмана пробежала конвульсивная дрожь. Хотя из тоннеля ощутимо тянуло сквозняком, ему вдруг стало жарко. Кожа внезапно принялась гореть, словно ее ошпарили кипятком, и липкая испарина выступила на спине, мгновенно напитав грубую ткань одежды…
«Вот и все… – шарахнулась в голове тоскливая, злая мысль. – Глупо как…»
Рогман видел, как умирали от ломки более здоровые и сильные существа, чем он.
В последний момент ему показалось странным и неправильным цепляться за ту жизнь, что он вел, среди грязи, унижения, ненависти, но глаза сами по себе выворачивались из орбит, в сторону тоннеля, и надежда, такая ненужная, жестокая, кривила рот, пытаясь вытолкнуть разбухшим языком гортанные звуки ненавистного языка…
Кого он пытался позвать? Своих мучителей, чьи призраки толпились на пороге умирающего сознания? Зачем?..
Не было там никого… Никто не спешил на помощь валяющемуся на полу клонгу. Лишь эманации ветра шевелили рваную завесь, сделанную из куска грубого полотнища, да еще из глубин тоннеля доносились странные, приглушенные расстоянием звуки…
Рогману показалось, что там кто-то истошно кричит… Впрочем, его сознание к этому моменту уже настолько отупело от раздиравших разум мук, что едва ли могло отреагировать на подобную мысль…
Голова кружилась, бессильно свешиваясь набок, руки подламывались, не желая больше выдерживать вес тела. Рогман прижался щекой к заскорузлому от грязи полу и понял – это конец. Злая судьба, что несколько лет безуспешно гонялась за ним по потаенным закоулкам Сумеречной Зоны, настигла его тут и теперь радовалась, наверное, законной добыче…
Он не хотел становиться свидетелем своих последних минут и потому, когда сознание рванулось куда-то в бешеном черном водовороте, он не стал противиться этому тошнотворному порыву, а сам потянулся к разверзающейся бездне…
…Он медленно скользил вдоль тускло светящегося потолка наклонного, ведущего вниз тоннеля.
Два широких кожистых крыла уверенно держали воздушный поток, позволяя сравнительно небольшому тельцу свободно парить. Большие, похожие на блюдца, умные глаза, окруженные морщинистыми веками, смотрели в сумрак, улавливая каждую тень.
В голове мерно вздрагивал бьющийся в перегородки черепа сигнал – это сжимались специальные мышцы, ударяя в хитрую перепонку, резонирующую звук, и тугая волна высокочастотного писка разбегалась вокруг, чтобы исказиться, отразившись от стен, предметов, и вернуться назад, к непропорционально большим подвижным ушам, неся информацию об окружающем Мире.
Гигантский нетопырь летал там, куда давно уже не ступала ничья нога. Самые злые, гиблые участки Сумеречной Зоны являлись его вотчиной. Не зря из нетопырей получались самые лучшие блайтеры, только вот изловить и посадить на цепь наркотической зависимости такое ушастое существо оказывалось далеко не просто.
Этот уже побывал в плену. Шрамы от плетки тянулись по его спине, прореживая грубую шерстку. В глазах – давняя боль и понимание. В сердечке, что мерно стукало в груди, такая же, как и у Рогмана, застарелая ненависть к голубокожим Хозяевам Жизни…
…Они подружились в ту пору, когда их клетки стояли рядом.
Нетопырь не умел говорить. Он умел думать. Думать так, что его мысль становилась слышна и понятна, но только тем, на кого была направлена.
Как давно это было… В памяти Рогмана те дни уже стали размытым, туманным пятном. Нетопырь был первым, от кого он, еще ни разу не покинув пределов Города, получил представление о Сумеречной Зоне. Ушастый летал там, когда жил на воле, и теперь, сидя в клетке, мечась между плеткой надсмотрщика и миской с голубоватыми гранулами наркотика, он с тоской вспоминал те места, где родился и вырос.
Этими воспоминаниями он делился с Рогманом, а тот в ответ просовывал между прутьями решетки свою руку и покалеченными все той же плеткой пальцами гладил покрытое шерсткой брюхо Ушастого, помогая тому побороть отчаяние…
Потом был их первый выход.
Нетопырь хоть и знал Сумеречную Зону, но вернулся ни с чем. То ли растерялся, то ли был упрям, то ли не смог принести в своих цепких лапках чего-то более или менее стоящего.
Рогман видел, как измученный нетопырь, у которого начиналась ломка, полз за хозяином, распустив по полу свои широкие кожистые крылья, и молил, отчаянно вереща, чтоб ему дали хоть крошку злой голубоватой смерти, но насупленный сентал оставался неумолим. Нет добычи, значит, терпи ломку, пока тупой надсмотрщик не сочтет, что подошла опасная черта, за которой дорогой раб может отдать концы…
Страдания нетопыря больно задели Рогмана, но что он мог сделать?
Оказывается, мог…
Он нашел ушастое создание несколько часов спустя, когда тот сидел, бессильно уронив крылья и забившись в самый угол задней комнаты для рабов. Тело нетопыря судорожно подергивалось, и он жалостно всхлипывал в такт собственным страданиям. Рогман, который только что сдал свою первую добычу, присел на корточки перед забившимся в угол нетопырем, насильно раздвинул его крылья, открыв взгляду мордочку существа, и разжал ладонь, на которой лежало несколько полученных им за первую добычу гранул наркотика.
