Фиона кивнула:
— Мы были вместе с Мейри, когда повстречали их. Уилл начал заигрывать со мной, а я… Я ответила тем же. Мейри назвала меня дурой. Надо, надо было ее послушаться!
— Мы редко прислушиваемся к мнению тех, кто нас критикует, — ответил Керкхилл. — Нам не хочется верить, что мы действительно можем делать глупости. И когда вы увидели Уилла снова?
— Он поехал за нами в Аннан-Хаус, где мы тогда жили почти круглый год. Просто приезжали в Данвити-Холл погостить. Потом Роб и Мейри… Должно быть, вы слышали, что с ними было. Все знают.
— Слышал что-то, вроде как он ее увез. Но сейчас меня интересует только Уилл. Ваш отец ведь не дружил с Джардинами.
— Нет, потому что они союзники Максвеллов, а он не жаловал и Максвеллов тоже. Кроме того, у Джардинов была нескончаемая междоусобица с Джонстонами, которые обитают к северу от Данвити-Холла. Вот почему мы и жили в Аннан-Хаусе — чтобы не быть меж двух огней.
— Я отлично знаю лорда Джонстона, — сказал Керкхилл. — Достойный человек, хоть и грубоват.
— А я его не знаю. Мне казалось — это так романтично, что Уилл поехал за мной до самого дома. Он послал записку, просил, чтобы я ускользнула из дому и встретилась с ним в лесу возле Аннан-Хауса. Я так и сделала, и Мейри нас чуть не застукала. Просто захватывающее приключение! — добавила она, грустно усмехнувшись. — Знаете, у меня никогда не было романтических приключений. А вот кузина Дженни, казалось, только ими и живет. Вот я и подумала — почему бы не попробовать, что это такое?
— Но зачем же вы убежали с Уиллом?
Фиона покачала головой:
— Поверите ли, но я едва помню, о чем вообще тогда думала. Оглядываясь назад, я могу лишь сказать, что это был минутный порыв, потому что Уилл дал мне понять, что я особенная. Никто так со мной не обращался. Родители хотели сына, и мое появление на свет стало разочарованием для них обоих. Мейри родилась четырьмя годами раньше. А это огромная разница, когда вы еще дети! Ей приходилось за мной присматривать, и я просто оказалась досадной помехой, которая вечно путалась у нее под ногами. Кроме того, Мейри предстояло унаследовать титул и поместья отца. Уилл считал, что это несправедливо. Когда я рассказала ему, как обстоят дела, он сказал, что и я наверняка получу землю. Предполагалось, что мне достанется Аннан-Хаус как часть приданого матери, когда она вышла замуж. Но папа так рассердился, когда мы сбежали, что изменил завещание. Дом отходил к Мейри, как и все остальное.
— Подозреваю, что Уилл был от этого не в восторге, — сказал Керкхилл.
— Он пришел в ярость! Раньше он не верил, что я получу только Аннан-Хаус, но когда я лишилась всего… — Фиона вздрогнула, припоминая. — Он сказал, что это я виновата, однако он все уладит. Добьется, что я получу свое наследство.
— И добился?
Она покачала головой, чувствуя, как горят щеки.
— Что же он сделал?
— Точно не знаю. Он мне так и не сказал. Но я слышала, что он пытался схватить Мейри. Он… он сказал, что мне достанется все, если Мейри умрет.
— Теперь у нее есть сын-наследник.
— Да, но это было до того, как она вышла за Роберта Максвелла. Уилл был в ярости, когда узнал. Но еще сильнее он разозлился на меня, — добавила она. — Я ничем не могла ему угодить. Кругом была виновата только я.
— Наверное, он обрадовался, когда узнал, что скоро станет отцом.
— Он почти не обращал внимания на мое положение. Думаю, сейчас-то он был бы рад, если б узнал, что я родила сына. Но тогда я нужна была ему только для одного… Ему не нравилось, что у меня стал расти живот. Бывало даже, что старый Джардин гневался на сына. Когда такое случалось, Уилл вымещал злобу на мне.
— Понимаю.
— В самом деле?
— Думаю, что да. Уилл был вспыльчив и при этом очень силен.
— Он говорил, что сила человека определяется его союзниками, а не личными качествами. Нужно только вовремя перейти на сторону тех, с кем союз более выгоден. Он считал, что нам следует угождать англичанам. По правде говоря, я тоже так думаю. Еще раньше, когда я познакомилась с Уиллом, мне казалось — глупо воевать. Можно уладить любые разногласия, если люди просто сядут и поговорят друг с другом.
— Эта тактика действует, только если обе стороны действительно желают уладить дело, — с грустной улыбкой заметил Керкхилл.
— Эта тактика решительно не годилась с Уиллом. Но мы все хотим мира, не так ли? Просто хотим выращивать хлеб и знать, что нашим семьям ничто не угрожает.
— Простые люди, как и, без сомнения, большинство женщин и детей, предпочли бы мир. Боюсь, однако, что те, у кого власть и сила, всегда стремятся получить еще больше власти, причем любой ценой. Мне кажется, что Уилла больше интересовало, как бы найти более могущественного союзника, чем обеспечить безопасность своим землям и семье.
— Он думал, что сможет защитить все, если сумеет заключить союз с более сильной стороной, — сказала Фиона. — И считал — чем больше накопит богатств, тем лучше. Решил, что стоит заполучить владения Данвити и присоединить их к Эпплгарту. Это придало бы ему вес, чтобы торговаться с победившей стороной, кто бы там ни победил.
— Сомневаюсь, что Арчи стал бы терпеть, вздумай Уилл заигрывать с англичанами, — усмехнулся Керкхилл. — Да и взять наших врагов. Если бы Аннандейл перешел к Нортумберленду, он скорее наградил бы землями верных англичан, нежели шотландца, который с легкостью меняет союзников. Однако теперь нам нужно собираться домой. Не подержите ли корзинку? Тогда я смогу свернуть одеяло.
Фиона взяла корзину, и вскоре они сели на лошадей. Они почти достигли подножия холма, когда увидели, что навстречу скачут Джошуа и Дэви.
Заметно встревоженная, Фиона спросила:
— Как вы думаете, зачем они здесь?
— Джошуа просто выполняет мои указания, — объяснил Керкхилл. — Очень немногие видели, как мы уезжаем, но вот наше возвращение никак не окажется незамеченным. Поэтому я велел Джошуа дожидаться неподалеку. Если кому-нибудь взбредет в голову расспрашивать, он все уладит.
Всю дорогу до дома Керкхилл то и дело бросал взгляды на Фиону, пытаясь угадать, что она чувствует, о чем думает. Казалось, что она немного успокоилась. Наверное, помог разговор об Уилле. Фиона выговорилась, признав к тому же, что муж запугивал ее и даже поднимал на нее руку. Плохо, однако, что она по-прежнему не хочет рассказать, что видела во сне.
Фиона ловила на себе взгляды, которые Дикон то и дело бросал на нее, и была уверена, что знает причину. Кошмарный сон не выходил у нее из головы, но она не могла рассказать о нем Керкхиллу. Хотя иногда ее так и подмывало открыть ему все. Ведь ей легко дался рассказ о Уилле. И все-таки ночной кошмар — совсем другое. Может, это вообще был не сон? Что, если так к ней возвращается память, вроде того как это было с другом Дикона после битвы?
