Глава 37
Матильда Карловна собиралась спешно покинуть Петербург. Дуэль наделала много шума, и пребывание молодой женщины в столице стало невыносимым. Многие семейства захлопнули перед ней дверь. Прежние знакомые, так много времени проводившие в ее гостиной и спальне, поспешили сделать вид, что и не знают ее вовсе, или, того хуже, выступили с осуждением ее преступной порочности, приведшей к гибели столь достойных молодых людей. Мать покойного Юрия открыто обвинила Матильду в злонамеренном умерщвлении и старого Бархатова, и молодого наследника. Это уже попахивало настоящим полицейским расследованием, поэтому Мати решила не дожидаться появления следователя и временно удалиться из столицы. Тем более что скандал не утихал. Жадная до жареных новостей петербургская публика страстно хотела узнать подробности взаимоотношений, приведших к кровавой драме, особенно, когда дело шло о семье знаменитого романиста. Надо отдать должное Пепелищеву, который, как популярный журналист, был вхож во многие кабинеты и имел множество влиятельных знакомых. Благодаря его энергичным стараниям об этом деле в газетах писали глухо и скупо. Арестовывать было некого, оба дуэлянта скончались. Однако имена Извековых и Бархатовой склоняли без конца.
Матильда старательно пыталась соблюсти приличия и хоть так умерить пыл своих хулителей. Она оделась в траур и вела себя подобающим образом, скорбя об обоих погибших. Однако на похоронах злополучного Юрия произошла совершенно безобразная сцена. Мать его с искаженным от ненависти лицом сначала обрушила на голову Матильды поток грубых оскорблений, густо перемешав свою речь площадной бранью, справедливо полагая, что дамочки подобного роды достойны только таких определений. Затем, зайдясь в истерике, она бросилась на ненавистную злодейку и попыталась вцепиться ей в лицо и шляпу. Несчастную обезумевшую старуху насилу оттащили и долго отпаивали успокоительными каплями. Дорогая парижская шляпа с тончайшей вуалью-паутинкой оказалась совершенно испорченной. Пострадало и лицо Матильды.
И вот теперь известие о возможном уголовном преследовании! Нет, это безумие надо остановить. В конце концов, это несправедливо и жестоко! Никому в голову не пришло пожалеть ее, Матильду, потерявшую любимого человека, с которым она действительно собиралась связать свою беспутную жизнь. Как она ненавидела окружающий мир, и как этот мир ненавидел ее! Но куда податься? Для выезда за границу нужен паспорт, стало быть, надо идти в полицию, чего совершенно не хотелось. Куда же запрятаться, где преклонить голову?
И тут совершенно неожиданно Бархатова поняла, что ей следует отправиться на богомолье по далеким и глухим монастырям. Затеряться в сером невзрачном платке и простой одежде среди многочисленных паломников. Отдохнуть душой, собраться с мыслями. Она кликнула горничную. Когда девушка вошла, хозяйка оглядела ее с ног до головы и приказала принести ее неброские дешевые платья. Та исполнила просьбу, пребывая в глубоком недоумении. Оно еще больше усилилось, когда госпожа изволила облачиться в эти одежды и тотчас же преобразилась до неузнаваемости. Теперь она могла сойти за бедную мещанку или гувернантку. Взамен хозяйка швырнула прямо в руки оторопевшей горничной охапку роскошных платьев и белья.
Спешно паковались дорожные сундуки и саквояжи. Оставалось последнее – навестить незабвенного Кирюшу. Матильда, будь ее воля, дневала бы и ночевала на могиле любимого мальчика. Но, увы, родня похоронила его рядом со знаменитой матерью, на Новодевичьем кладбище, где всегда полно посетителей, скорбящих и любопытствующих, поэтому крайне редко ей удавалось оказаться здесь одной. К тому же почти постоянно она встречала на кладбище Веру Извекову и почему-то никогда самого Вениамина Александровича. Вот и теперь обе женщины подошли к могиле Кирилла почти одновременно. У Матильды даже сложилось впечатление, что девушка тут просто поджидала ее.
Сухо поклонившись, обе дамы выразительно посмотрели друг на друга. Предполагалось, что Бархатовой придется уйти первой. Однако Матильда медлила. Когда еще ей доведется посетить дорогую могилу? Она вздохнула и произнесла:
– Просто удивительно, Вера Вениаминовна, что случай раз за разом сводит нас в этом месте!
– Что может быть удивительного в том, что я постоянно оплакиваю своего несчастного брата, погубленного вами! – холодно ответила Вера, смерив собеседницу надменным взором.
– Вы вправе думать, как вам угодно, и я не собираюсь оправдываться перед вами и вообще перед кем-либо еще! Для меня есть иной суд, и Господь, я верю, простит меня за мои страдания! Ведь вам не понять меня! Мы из разных миров! – Матильда горячилась и одновременно сердилась сама на себя. Зачем она заговорила с этой глупой самодовольной девчонкой!
– О, да! – Вера саркастически улыбнулась. – Мы из разных миров, в этом вы правы! Но мне бы хотелось понять таких, как вы, беспринципных и безнравственных, эгоистичных особ, которые без дрожи швыряются судьбами других людей!
– Вы действительно хотите понять? – Бровь Матильды выразительно изогнулась. – Ну, милая, тут вы неоригинальны, вы повторяете путь своей мачехи. Та тоже очень хотела понять, каково живется столь безнравственным, как вы выразились, особам. Примерить порок на себя! И что же? Он оказался ей впору! Где теперь добродетельная матрона? Ищи-свищи ветра в поле! Так и вы, милая девушка, маетесь от своей добродетели. Не знаете, куда, в какой дальний угол ее засунуть. Я привлекаю вас, вы жаждете приобщиться к моей жизни, она будоражит и манит вас! Не так ли?
Вера покраснела. В глубине души она действительно часто думала о Матильде. Ей рисовались непристойные картины, наподобие тех, которыми частенько развлекаются прыщавые гимназисты для утоления жажды взрослеющей плоти. Она представляла Матильду со всеми ее доступными прелестями и каждого участника драмы. Она думала не только о ее порочности и распущенности. Но и о ее свободе, телесной и духовной, той свободе, которой Вера была лишена напрочь.
– А, вы покраснели! – усмехнулась Бархатова. – Значит, я угадала. Тогда вот вам мой совет напоследок. Отдайтесь первому встречному, иначе вы в скором времени зачахнете на корню, да так, что даже громкое имя вашего папаши не заставит никого полакомиться перезревшим и полусгнившим фруктом!
Вера ахнула от возмущения. Гнев и омерзение переполнили ее.
– Гадкая! Какая вы гадкая! Ненавижу вас! Вы мне омерзительны!
– Пожалуй, это не самое страшное в моей жизни, – спокойно заметила Матильда, – а вы, милое и непорочное дитя своего развратного отца, пропадете, совершенно пропадете!
– Это вы пропадете в омуте своего порока! – с ненавистью крикнула Вера.
– Я уже пропала, – вздохнула Бархатова и подошла к надгробию Кирилла. Положила на него руку и несколько секунд стояла, замерев. Потом, не попрощавшись с окаменевшей от негодования и ненависти Верой, быстро пошла к воротам кладбища, за которыми ее ждала пролетка.
Эта встреча не выходила у Веры из головы. Ее замкнутый, зависимый от прихотей отца образ жизни все больше наводил на мысль, что проклятая развратница права! Но где взять его, этого первого встречного, и самое ужасное, как действовать дальше, реализуя совет Бархатовой? Пока девушка размышляла, первый встречный явился в лице бухгалтера Антона Антоновича Яблокова.
