Вениамин Александрович требовал, чтобы Вера была рядом постоянно. Он стал бояться умереть во сне, и ей надобно было заходить к нему по нескольку раз и ночью, и днем, когда он изволил почивать. Прислушиваться к его дыханию, поправлять подушки и одеяла. Девушка почти перестала бывать где-либо одна. Если она собиралась на прогулку или по магазинам, Вениамин Александрович с таким унылым видом долго и мелочно напутствовал ее, что чаще всего она с тяжким вздохом оставалась дома. Если ей все же удавалось уйти, то непременно надо было вернуться вовремя, доложить о встреченных знакомых, о всяческих виденных деталях и мелочах. Невольно Вера стала вспоминать мачеху. Ведь неспроста от ее безумной любви не осталось и следа!
Но бывали и светлые дни, как прежде, когда Вениамин Александрович глядел молодцом, куда-то исчезали мешки под глазами, он шутил, смеялся, великодушно сорил деньгами и щедро проливал на Веру свою любовь и заботу. За это она обожала его еще сильнее, прощала, жалела, угрызалась своим дурным тайным намерениям. Ведь порой ей казалось, что она готова так же, как Ольга, исчезнуть из родного дома, бежать, бросить Вениамина Александровича наедине с его творчеством, героями и героинями. Пусть они терпят его ужасный характер! Извеков подозревал, что в голове дочери могут рождаться подобные планы.
– Знаю, знаю, ты хочешь оставить старого отца в одиночестве, бросить на произвол судьбы!
– Вы напраслину на меня возводите! Куда мне бежать от вас! Что я без вас!
– Вот-вот! Ты правильно мыслишь! Не забывай, чья ты дочь! Тебе выпала завидная судьба прожить жизнь рядом с гением! А это ох как несладко! Я знаю, – он мягко улыбнулся, и голос его стал нежным, – тебе со мной очень нелегко. Но что поделаешь, это естественная плата за редкую судьбу. Ты потом будешь писать мемуары о своем знаменитом отце, тебе достанутся все мои посмертные издания и переиздания, моя слава при жизни и после нее.
Вера вздохнула, ей неприятен был этот разговор. Но отец не понял значения ее вздоха.
– О чем ты грустишь? О том, что тебе не досталась обычная затрапезная жизнь? Ты бы желала выйти за какого-нибудь ничтожного человечка, родить ему детей и влачить унылое существование, заедаемое бытом?
Вера вспомнила, как нынче с утра выговаривала кухарке, потом долго и безуспешно пыталась привести в порядок тетрадь домашних расходов, после бранилась с дворником из-за купленных накануне сырых дров, а еще…
– Но чем же наша нынешняя жизнь веселее, осмысленней жизни иных обывателей? – неуверенно спросила она.
– А тем, что даже в простых житейских вещах существование творческих людей наполнено другим смыслом, светом божественного огня! – Извеков даже зарумянился от своей пафосной речи.
Вера пожала плечами. Какая разница, обед, дрова, прислуга, провизия у них в доме или у каких-нибудь мещан Пупкиных?
– Так, значит, ты страдаешь о замужестве? – изрек Вениамин Александрович с таким видом, с каким обычно врач ставит окончательный диагноз пациенту. – Но ты не понимаешь, Вера, что все эти олухи, которые вьются вокруг, они не для тебя! Ведь ты особой породы, для тебя должен найтись особенный жених! Ты как редкий бриллиант! Ты не можешь пойти за кого попало!
Вера обычно слушала отца и не пыталась ему перечить, но тут она не смогла стерпеть, Извеков наступил на больную мозоль ее исстрадавшейся от одиночества души.
– Где эти мифические толпы женихов? Вокруг давно нет никого! Мы нигде не бываем, никого не принимаем, а если кто и появляется, то вы так нелюбезны, что они исчезают тотчас же! Откуда же взяться кандидату в мужья? Может, из книжки вашей выскочит подходящий жених?
Почти прокричав это, Вера готова была разрыдаться.
– Ну, вот еще, полно! – Вениамин Александрович растерялся.
Он и не подозревал, что Вера столь болезненно переживает свое девичество.
– Может, тебе приглянулся кто, скажи мне, а то я на старости лет стал совсем слеп, сижу как крот в своем кабинете-норе и не понимаю, что с моей бедной девочкой происходит.
Отец и дочь обнялись. Вера тотчас же успокоилась и, вытирая нос платком, пробормотала:
– Несмотря ни на что, господин Пепелищев…
Извеков резко отодвинулся.
– Да ты с ума сошла! И это после всего, что было! Впрочем, женщины отходчивы, они многое прощают, но я не прощу ему ни твоего унижения, ни его флирта с Ольгой! Ко всему прочему, я слишком хорошо его знаю. – Он на секунду замолчал и закончил: – Вместе грешили.
Вера поникла головой. Эта последняя откровенность была всего дороже для нее. Семейный позор, история с Бархатовой, смерть Кирилла, бегство мачехи – за все винился Вениамин Александрович. Они помолчали. Беседа увяла. Извеков начал внутренне раздражаться, его давно нестерпимо тянуло в кабинет.
– Не печалься, детка! Уже нынче пойдем в театр, поедем гулять, словом, все что хочешь! А ведь мне, однако, надобно снестись с Коротковым! Работа не ждет!
Писатель поспешил в свой кабинет. Вера слышала, как щелкнул замок. Она не видела, но почти зримо представляла себе, как он чуть ли не бегом направляется к заветному шкафчику, торопливо плещет в стакан настойку и делает несколько больших глотков. Потом садится за стол и замирает над рукописью.
К обещанию грядущих развлечений она отнеслась скептически. Обещания не раз бывали, но редко выполнялись. Когда они выходили в свет, Вера испытывала огромный подъем. Это и были те мгновения, ради которых она терпела домашнюю рутину, капризы отца и прочие семейные неприятности. Только тогда Вера наслаждалась жизнью, стоя среди восторженных почитателей таланта Извекова, друзей и недругов, тайных и явных, она купалась в лучах его известности, его шарма и неотразимости.
Особенно приятно было девушке, когда и она сама становилась объектом внимания. Ей говорили, что она очень похожа на мать, что удивительным образом сочетает в себе два гениальных начала. Вера теперь была вхожа в круг знакомств отца, с ней вели беседы на равных его товарищи по литературному цеху, издатели и журналисты. К сожалению, подобные минуты стали совсем редки. Извеков быстро покидал собрания, и со временем Вера поняла, что он боится напиться и публично потерять лицо.
Она гордилась тем, что он привлекает ее к своей работе, ездила по его поручениями, переписывала рукописи, делилась мыслями о сюжетах. Но в последнее время ей приходилось сталкиваться с неприятными моментами. Когда она приходила в редакцию с рукописями, а чаще с пустыми руками и просьбой об отсрочке, она встречала сначала холодное недоумение, потом явное недовольство, а вскоре и пренебрежительные высказывания об исчерпанных возможностях литературного таланта ее отца. Не стесняясь ее присутствия, вслух говорилось, что Извеков уже не тот, исписался, поскучнел, словом, вышел в тираж.
Вера возвращалась домой, трясясь от возмущения и гнева. Как могут они, жалкие и убогие кабинетные крысы, выносить приговор творческому человеку! Она пыталась скрывать от Вениамина Александровича неприятные подробности, но он обладал удивительной способностью словно клещами вытаскивать из нее каждое слово, сказанное о его персоне. Напитавшись злыми известиями, он мрачнел, уходил в кабинет и предавался выпивке. Вере оставалось только терпеть и ждать просветления.
