Обретенный покой не поколебал даже приезд в Лондон доктора Миронова. Не сговариваясь, учитель и ученик не обсуждали неудачный брак дочери Миронова, не говорили об отвергнутых чувствах Трофимова. И только по прошествии довольно длительного времени Николай Алексеевич стал иногда вскользь упоминать о письмах, получаемых от Оли. Новости от нее не радовали обоих. Но что поделаешь, ничего не переменится! Николай Алексеевич в глубине души боялся признаться, что совершил ошибку, что оказался виноват, пойдя на поводу Олиных чувств. Прояви он тогда отцовскую твердость, задуши свой либерализм, глядишь, и обошлось бы. Оля попереживала, да и вышла бы за Трофимова. А про романиста и говорить нечего, в искренности его любви Миронов изначально сомневался. Как он мог позволить своей бедной девочке взвалить на себя груз воспитания трех чужих детей! Да еще и лишиться малышки! Терпеть проказы мальчиков, капризы падчерицы и постоянное мужнино раздражение всем и вся!
Терзая себя такими размышлениями, Николай Алексеевич незаметно переходил к воспоминаниям, к тому светлому прошлому, когда дочь была ребенком, радовала его своей детской непосредственностью и нежной любовью. Он с блаженством вновь видел себя в петербургской квартире. Оля, веселая и подвижная, вся в белых кудряшках, одетая в трогательное платьице и панталончики, сидит у него на коленях. От ее кожи исходит упоительный запах невинного существа. Они хохочут и теребят друг друга за волосы. Как далеко то время! Разумеется, доктор, будучи реалистом, всегда думал о том, кто станет Олиным мужем. Но мысль эта вызывала у него неприятную дрожь и тоскливые раздумья. Ведь он был врачом, бывал в разных домах, разных семьях и многое повидал. Трофимов казался ему наилучшим кандидатом, он знал его накоротке, видел его порядочность и преданность, чистоплотность. Хотя для молоденьких девушек все это ровным счетом ничего не значит. И только гораздо позже они начинают разбираться в мужчинах и понимать подлинные ценности. О чем думает теперь милая Оленька? Жалеет ли о своем выборе, согласилась бы пойти за Борю, если бы вдруг судьба сказочным образом переменилась? Бог ее знает, она никогда не жаловалась и, судя по всему, по-прежнему любила мужа, несмотря на то, что он уже утратил облик идеального героя.
Миронов тосковал по дочери, но не надеялся, что она навестит его. Ехать же домой и вносить разлад в семейную жизнь Оли ему не хотелось.
– Я думаю, что она приедет, только если я помирать буду, – как-то грустно пошутил Николай Алексеевич.
И оказался прав. Болезнь свалила его незаметно, потихоньку подтачивая и подгрызая организм. Трофимов с ужасом видел, как Миронов чахнет и тает на глазах. Причем оба, как опытные доктора, прекрасно понимали неизбежность печального исхода. Борис, не дожидаясь просьбы товарища, послал в Петербург телеграмму, оповещавшую Извекову о скорой смерти ее отца.
– Вы что, голубчик, все мечетесь, словно ждете кого? – слабым голосом спросил однажды Миронов, который уже дней десять не поднимался с постели. – Неужто Олю вызвали?
– Каюсь, проявил самодеятельность, – смутился Борис.
– Так! Значит, по-вашему, дела мои совсем плохи. – Николай Алексеевич внимательно посмотрел в лицо своего ученика и друга, зная, что ложь между ними в профессиональных вопросах немыслима.
Трофимов смешался. Он не мог соврать, к тому же это было и невозможно. Но и слов правды он тоже не мог из себя выдавить.
– Ваши подозрения, уважаемый коллега, полностью совпадают с моими, – тихо произнес Миронов. – Полагаю, что нам надо попытаться отрешиться от нашего взаимного дружеского и человеческого расположения и проанализировать все симптомы с профессиональной точки зрения.
Трофимов поспешно схватил протянутую руку Миронова. В этот миг он хотел быть кем угодно: дворником, городовым, извозчиком, но только не доктором!
Борис не отходил от постели больного и постоянно вкалывал морфий для уменьшения болей. Миронов ушел тихо, не мучаясь. От Ольги не было никаких известий. Трофимов сам управился с похоронами, стремясь выполнить волю покойного кремировать тело и похоронить прах в Петербурге рядом с женой. Прошло три дня после завершения печальных хлопот. Борис пытался заглушить работой боль утраты любимого наставника. Расположившись в лаборатории, он безуспешно пытался сосредоточиться на исследовании, которое они начинали еще с Мироновым. Но в голову лезли совсем иные мысли. Как ужасно умереть на чужбине! Как мучительно сознавать, что единственное любимое дитя не примчалось к смертному одру! Хорошо, что хоть он, Трофимов, оказался рядом! Да, тут поневоле уверуешь в Бога, даже из прагматических соображений! Все же человек не один пред лицом смерти, с ним всегда Господь! Хотя все равно горько и обидно. Как Оля могла предать отца и не приехать!
– Боря! – раздалось за спиной. – Борис, очнитесь!
Он вздрогнул и обернулся. Перед ним стояла Оля Миронова. Так он ее называл про себя, избегая упоминания фамилии супруга. По всему видно, что только с дороги, усталая, замученная, одурманенная горем.
– Я опоздала? – Оля тревожно огляделась вокруг, словно ища кого-то.
Он кивнул.
– Я опоздала! Опоздала! – Она запричитала, заплакала и заметалась по лаборатории, рискуя разрушить приспособления и инструментарий.
– Ольга! Ольга, сядьте! – Он схватил ее в охапку и насильно посадил на скрипучий стул. – Вот, выпейте воды!
Она попыталась пить, но зубы ее стучали о край стакана. Отбросив его, она с горячностью принялась рассказывать Борису, искренне, эмоционально, как будто и не было восьми лет разлуки, как будто только вчера он сидел у них в гостиной.
– Боже мой, Боря, вы не представляете, как складываются иногда обстоятельства! Ведь мы только похоронили нашего старшего мальчика, Кирилла! Ужасная дуэль, ужасная женщина, ужасная смерть! И вдруг я получаю вашу телеграмму. Я даже не поверила своим глазам, не может быть столько несчастий в один момент! Воистину, пришла беда – отворяй ворота! А тут еще Вениамин, с его… с его пьянством, да-да, не удивляйтесь! Я тоже удивлялась, да все прошло! Свыклась, приноровилась! Он решил, что если я уеду к отцу, то уж точно обратно не вернусь, и запил так, что чудом откачали. Такого запоя у него не было никогда.
Она вытерла лицо платком. Борис жадно изучал ее лицо, фигуру, благо собеседница не обращала внимания на его испытующие взгляды. Трофимов, помогая ей снять пальто и шляпу, вкрадчиво спросил:
– Почему он решил, что вы не вернетесь? Разве вы плохо жили, ссорились?
Оля махнула рукой и вкратце поведала предысторию дуэли.
– И вот только сейчас я здесь, – произнесла Извекова, оглядевшись по сторонам, и снова заплакала, вспомнив причину приезда. – Теперь ваш черед рассказывать. – Она снова вытерла глаза и попыталась взять себя в руки.
Они проговорили до позднего вечера. Оля требовала все новых и новых подробностей жизни и кончины отца. Трофимов несколько раз пересказал ей все последние дни, до мельчайших деталей. Но она была ненасытна, словно пыталась наверстать упущенное. Наконец оба совершенно изнемогли от разговоров, и Борис отвез Ольгу в отель. И только тогда, когда выгружали ее вещи, он обратил внимание, что их слишком много для женщины, которая приехала лишь на похороны.
