– Мне кажется иногда, что я схожу с ума! Я думаю о нем постоянно, он всегда со мной! Я засыпаю и просыпаюсь с ним перед глазами! Я всегда любила его, во всяком случае, очень давно, но только не понимала этого!
Оля гладила девушку по голове, и ей хотелось плакать. Как знакомы ей были Верины переживания! Ведь совсем недавно она была такой же влюбленной наивной глупышкой, и мир представлялся ярким и безоблачным!
– Вера! Это великое счастье – любить! Мне кажется, что Иван Федорович тоже испытывает нечто подобное!
– Правда? Ты так думаешь? – Вера с надеждой заглянула мачехе в лицо.
– Да! Иначе зачем он ездит к нам чуть ли не каждый день? И эти знаки внимания… Нет, я уверена, что он тоже влюблен! Я думаю, что на даче все и свершится. Он должен объясниться!
Оля и не подозревала, как она окажется права!
Глава 26
– Вениамин! Вениамин! – Ольга подергала ручку двери.
Молчание. Ни звука. Она еще раз дернула, но крепкая дверь даже не скрипнула. Извекова пожала плечами и отошла. Теперь она уже не пугалась и не переживала, когда муж, запершись в кабинете, проводил там по нескольку дней.
Впервые это случилось почти сразу после медового месяца. Оля пребывала еще в новых впечатлениях, парила в облаках, упивалась чувственностью и страстностью мужа. Как-то раз, а дело близилось к обеду, она вот так, подойдя к двери кабинета, обнаружила ее наглухо запертой. На стук муж не ответил, не отозвался и на ее встревоженный голос.
Через полчаса молодая жена билась под дверью в слезах, предполагая худшее.
– Надо дворника позвать, дверь взломать! – рыдала она.
Мисс Томпсон, стоявшая рядом, проявляла поразительное присутствие духа и спартанское спокойствие.
– С ним что-то приключилось! – продолжала убиваться Ольга.
– Пожалуй, «приклучилось»! – согласилась гувернантка. – Только не теперь, а раньше!
Оля не поняла, о чем толкует собеседница.
– Я боюсь, не случилось ли у него удара! – стонала молодая женщина. – Да бегите же за дворником!
Но гувернантка не двинулась с места. И в тот миг, когда Оля хотела бежать сама, дверь распахнулась. Супруг в домашнем халате, взъерошенный и злой, возник на пороге.
– Что, черт побери, тут происходит! – прорычал он, держась за дверь.
Оля оторопело взирала на этого человека. Полно! Он ли это? Заплывшее лицо, мутный взор, всклокоченные волосы. И ужасный, кислый запах изо рта. Она отшатнулась.
– Вениамин Александрович, – пролепетала жена, – ты здоров ли?
– Вполне, – ответил он с неприязнью.
– Ты не открывал, я испугалась.
– Глупости. Я спал.
– Спал! Но я… мы… тут уже полчаса стучим и кричим…
– Ступай, ради бога, и не мешай мне впредь!
Оля совсем потерялась. Таким тоном он не разговаривал с ней никогда!
– Вы выйдете к обеду? – робко спросила она.
Муж раздраженно кивнул и захлопнул перед ней дверь. Оля беспомощно оглянулась. Мисс Томпсон явно испытывала неловкость от своего присутствия.
– Что это? – спросила Оля.
– «Удар», мадам, – изрекла гувернантка и поспешила прочь.
Извеков вышел к столу, когда все уже приступили к трапезе. Глянув на тарелку, он отшвырнул ее прочь.
– Почему сегодня подается какая-то ерунда? Что это, телятина? Отчего нет котлет, простых жареных котлет?
– Помилуйте, все как вы любите! Как вы хотели… телятина с морковью, – пролепетала Ольга.
Хозяин дома обвел стол грозным взором. По-видимому, это не предвещало ничего хорошего. Мальчики вжали головы в плечи и готовы были скользнуть под скатерть. Вера сидела, не поднимая глаз от тарелки, боясь даже смотреть в сторону отца. Судя по реакции детей, Оля поняла, что такое уже случалось и для домашних не новость. Только она одна была новым зрителем безобразного спектакля. И он состоялся. Досталось каждому. Через десять минут Кирилл получил подзатыльник и уткнулся носом в тарелку. Павла и вовсе выставили из-за стола. Вера не стала дожидаться резкостей и поспешила вон. И только тут Олю осенило.
– Боже милостивый, да вы пьяны! Совсем пьяны! – Она всплеснула руками и уставилась на мужа, точно увидела его новыми глазами.
Мисс Томпсон вздохнула и едва заметно с удовлетворением кивнула. Покровы сорваны, герой развенчан!
– А вот это, матушка, мое дело, и вас вовсе не касается! Или вы, как ваш папенька, собираетесь мне указывать, как вести себя в собственном доме? – И вилка полетела на пол.
Оля побелела. Мисс Томпсон поспешно выталкивала мальчиков из столовой, не годится им видеть унижение мачехи. Извеков еще что-то прохрипел – злое, обидное, гадкое. Ольга зажала уши и побежала в спальню. Вот оно, то, о чем пыталась предупредить ее Агриппина Марковна! Как страшно и как мерзко! Оля застонала и заплакала. Что делать, где искать помощи? И хватит ли у нее сил, терпения и любви перебороть порок и спасти любимого человека? В своей любви она не сомневалась, правда, не предполагая, какие еще испытания ей придется выдержать.
В коридоре раздались гулкие шаги мужа. Наивная, она решила, что он, обуреваемый раскаянием, спешит примириться! Однако Извеков, ввалившись без стука, ухватил жену и, швырнув на постель, овладел ею, грубо, быстро, как животное. Если бы не дети, она, наверное, закричала бы на весь дом. После его ухода Оля не могла опомниться и все порывалась уйти тотчас же обратно, к отцу. Как мог один человек являться в двух, столь разительно отличающихся ипостасях? И какой из них подлинный? И как теперь ей жить с эдакой мерзостью?
Но самым удивительным оказалось следующее утро. Ольга уже начала собирать вещи, чтобы покинуть супруга навсегда, когда тот явился к ней как ни в чем не бывало. Она поначалу не поверила, но потом ее изумлению не было границ. Он не помнил вчерашнего дня! И когда она, заливаясь слезами и задыхаясь от гнева, стала пересказывать ему его злодейства, Извеков искренне расстроился. Вениамин Александрович, как и полагается в подобных случаях, пал на колени, долго молил о прощении и клялся всеми святыми, что отныне никода… и наконец был прощен. Правда, когда вечером он пришел в спальню жены, она испуганно натянула одеяло до подбородка и смотрела на него скорее с ужасом, а не с обожанием и страстью. Извеков предпочел ретироваться, и ему еще долго пришлось добиваться ее доверия и нежности.
Тогда все это случилось в первый раз, а затем последовали и иные разы. Оля поначалу убивалась, страдала, стыдила его, молила, но все без толку. А когда умерла девочка, она перестала противиться злу. И теперь, когда Извеков уединялся со своей стеклянной подругой, в доме говорили, что у папы творческий кризис, и воспринимали происходящее как печальную неизбежность. Творческая, нервная натура! Художник слаб пред серостью обыденности! Он уносится в иной мир, мир грез и своих героев, иногда помогая родиться вдохновению общеупотребимым способом.
