– Как думаете, Николай Алексеевич, обойдется? – спросил зять у доктора, когда все поутихло, а дети и женщины улеглись спать.
Они стояли на террасе и курили в теплой ночной тишине.
– Что именно? – неприязненно спросил Миронов, прихлопнув на щеке комара.
– Как что? – опешил Извеков. – Падение злополучное отразится на исходе родов?
– Не только падение! – Николай Алексеевич явно настроился использовать случившееся для выяснения отношений с зятем.
– А что еще вы имеете в виду? – Вениамин Александрович закурил очередную папиросу.
Судя по тону тестя, разговор предстоял долгий.
– А то я имею в виду, любезный Вениамин Александрович, что просчитался я, опростоволосился на старости лет, позволив дочери за вас выйти! Не любите вы ее, не жалеете, детям позволяете мучить Олю! А ведь она вас так любит, нет, просто обожает! Не по-христиански, не по-мужски поступаете!
– Хоть вы и прекрасный доктор, господин Миронов, но тут вы ошиблись в диагнозе! – зло вскричал Извеков. – Сегодняшний случай – именно случай, и более ничего! Я отношусь к Ольге, как должно относиться мне в моем положении…
– Вот, вот! – перебил его Миронов. – «Мне… В моем положении…» Все только о себе! Чудовищный эгоизм! Душевная жестокость! То, что вы известный романист, никоим образом не выделяет вас среди других объектов любви. Миллиарды людей на планете любят друг друга просто так. Просто любят! Без чинов, званий, денег, известности! И моя бедная дочь достойна настоящей любви! А не подачек, которые вы ей бросаете!
– Это вы уж слишком! На вас неприятности повлияли, вы возбуждены и агрессивны, доктор! Да еще эта старая ведьма вам наговорила про меня, как всегда, черт ее принес!
– Вовсе нет, я давно за вами наблюдаю и хотел вам высказать, да не приходилось к случаю.
Они сухо разошлись, не пожав рук и не пожелав друг другу спокойной ночи. На другой день Оля с испугом заметила, что отец и муж не разговаривают.
– Папа, что произошло между тобой и Вениамином?
– Я счел своим долгом высказать твоему мужу собственные соображения на предмет ваших отношений.
– Бог мой! – простонала бедняжка.
Перед ее взором всплыла знакомая картина: Агриппина Марковна зло и яростно обличает зятя, стремясь опорочить его в глазах своей дочери.
Девочка родилась быстро, почти без мучений. Роды принимал старенький доктор, коллега отца, которого тот специально позвал для этого случая. Ожидая, пока все произойдет, Николай Алексеевич топтался под дверью спальни. Последний раз вот так же он томился, ожидая на свет свою Олю. Несколько раз подходил Извеков. Прислушается, отойдет к себе в кабинет. И всякий раз выходит оттуда все более и более умиротворенным. Один раз Миронов даже ринулся вслед за ним и успел заметить блеск стекла, мелькнувшего за дверцей шкапчика.
– Попиваете? – Доктор блеснул очками. – Страшно?
– Нет, я привык, много раз переживал подобное с Тамарой. – Извеков осекся. – А что до этого, – он мотнул головой в сторону спрятанной бутылки, – так то никого не касается, и вас в том числе, уважаемый тесть!
– Как знать! – Миронов вышел, сердито хлопнув дверью.
У него были дурные предчувствия, и они оправдались. Когда вынесли ребенка и они с опытным коллегой стали осматривать девочку, им сразу стало ясно, что ребенок – не жилец. Миронов застонал и сел, обхватив голову руками. В комнату, обустроенную под детскую, вошел Извеков.
– Вот! Полюбуйтесь! – вскричал Николай Алексеевич. – Вот плоды вашего пьянства! Больной, безнадежно больной ребенок!
– Что вы мелете! Как вы смеете мне такое говорить! – взревел Вениамин Александрович и бросился к новорожденной.
Та тихо попискивала, кривя махонький ротик. Крохотное красное личико искажала гримаса то ли боли, то ли неосознанной смертной тоски некрещеной души. Извеков отпрянул от дочери.
– Ложь, злобный навет! Посмотрите, ведь у меня есть и другие, здоровые дети! Что вы на это скажете?
– Я скажу, что мой опыт подтверждает вывод о зависимости врожденных уродств у детей от пьющих родителей! Впрочем, о чем с вами толковать! Бесчувственная душа, безответственный человек!
Самые худшие ожидания его оправдались. Несчастное дите покинуло негостеприимный мир через неделю. Оля была безутешна. Она не могла поверить, что подобный ужас произошел именно с ней. К ее страданию примешивалась невыносимая боль от равнодушия окружающих. Кроме Николая Алексеевича, прочие члены семьи не очень печалились о смерти малышки. Муж, холодный и отстраненный, через несколько дней после похорон девочки заявил, что отныне он желал бы как можно реже видеться со своим тестем. Оля знала о разговоре и боялась его продолжения.
– Но я не могу не видеться с отцом!
– Ты можешь навещать его в вашем доме, – последовал ответ.
Прошло несколько месяцев. Боль утраты чуть поутихла. Уже не появлялось молоко, которым некого было кормить. Отец и муж по-прежнему не желали видеться. Оля разрывалась на части.
– Папа, вы погубите меня оба! Я не могу делить между вами свою любовь!
– Неужели ты так слепа и до сих пор не поняла, за кого вышла?
– Что об этом теперь говорить! Конечно, у Вениамина много недостатков, но я все еще люблю его! Я не знаю, прав ты или нет, обвиняя его в смерти нашей дочери! Не мучай меня, папа!
– Хорошо! Скоро твои мучения прекратятся! – Доктор обнял дочь, заледеневшую от ужасного предчувствия.
– Что? Какая еще напасть?! – пролепетала Оля.
– Вовсе никакая не напасть. Просто я решил присоединиться к Трофимову в Лондоне. Замечательные вещи он там делает! Двигает вперед науку. И мне рядом с ним место найдется!
– Ты поедешь в Лондон! – ахнула Оля. – Ты оставляешь меня?!
– Так лучше прежде всего именно для тебя, дружок! – Он поцеловал ее в макушку. – Вряд ли я могу теперь тебе чем-то помочь, а вносить сумятицу и раздвоенность в твою душу не желаю. Если захочешь, сама все решишь. А я, если жив буду, всегда примчусь к тебе по первому зову. Теперь, в век прогресса, это быстро!
– Так ты надолго? Но как же твои больные, твои пациенты?
– Ничего, слава богу, не в Тмутаракани живем, в столице. И без меня здесь много хороших лекарей!
Оля понимала, что отец для себя все давно решил и, видимо, уже списался с Трофимовым. Но как она будет теперь одинока!
Через месяц она провожала Николая Алексеевича в порту. Доктор долго махал платком с палубы парохода. Оля все пыталась его разглядеть, но фигура становилась все меньше, а контуры корабля – все более расплывчатыми. В душе стало пусто и холодно. Она поехала на извозчике домой, но по дороге передумала и завернула к Агриппине Марковне. Более не существовало для нее на свете души, к которой можно прислониться.
