— Опомнитесь! Не смейте этого делать! — срывающимся от волнения голосом крикнул человек.
Ангелина покачнулась и, ничего не видя вокруг, потеряла сознание. Нарядная шляпка слетела на землю.
Когда она открыла глаза, то первым, кого она увидела, почему-то был Нелидов.
«Я сошла с ума, я брежу».
— Ну, слава богу. Глаза открылись! Ангелина Петровна, голубушка! Очнитесь!
Феликс легонько потряс ее за плечи. Щеки Толкушиной горели, вероятно, Нелидов хлестал ее по щекам, чтобы вывести из обморока.
— Вы что тут делаете? — только и могла промолвить Толкушина.
— Отношу несуразность вашего вопроса на счет вашего обморочного состояния, — попытался пошутить Нелидов. — Как вы изволите заметить, я тут спасаю одну прекрасную даму от ужасной ошибки, которую она попыталась совершить. Как вам, получше?
Толкушина приподнялась и потерла лоб, покрытый липким потом. Обвела мутным взором берег реки, нескольких праздных зевак, которые уже стали собираться неподалеку, свое разорванное платье, открытый саквояж, помятую шляпу, на которую по случайности наступил нечаянный спаситель. По лестнице, ведшей наверх на набережную, быстро спускался городовой.
— Что здесь происходит, господа? — сурово спросил страж порядка.
— Ничего особенного, — пожал плечами Нелидов. — Даме стало нехорошо, она поскользнулась, да чуть не упала в воду. Я ее удержал, но случайно порвалось платье, и вот, — Феликс удрученно покачал головой, — ненароком наступил на шляпу. Видимо, попортил сильно.
Городовой, словно не веря словам Нелидова, продолжал с подозрением рассматривать место происшествия и его участников.
— Да что ты стоишь истуканом! — рассердился Нелидов. — Разве не видишь, барыне плохо, без сил она, вот-вот опять сознание потеряет. Беги за извозчиком!
— Слушаюсь, барин! — и городовой умчал, гремя сапогами.
Толкушина между тем действительно никак не могла прийти в себя. Она так хотела умереть, что сознание к ней упорно не возвращалось. Она беспомощно водила руками по краям порванного платья, а потом снова опрокинулась на спину. Нелидов зачерпнул полную пригоршню воды и плеснул женщине в лицо. Холодная вода немного привела ее в чувство.
— Вот и извозчик. Давайте-ка, я вас подыму! — Нелидов не без труда поднял женщину и понес, сверху к нему на помощь поспешил городовой. Вдвоем они поместили ее в экипаж.
— Куда прикажете, Ангелина Петровна? Желаете ли, чтобы я отвез вас домой?
— У меня нет теперь дома, — глухо произнесла Толкушина.
— Я могу разместить вас у себя в номерах. Я нынче в столице в гостинице живу, квартиру не нанимал, скоро обратно в Грушевку.
— Нет, в гостиницу мне нельзя. Никак нельзя. Нехорошо, неприлично.
— Помилуйте. Глупости какие! — вскричал Нелидов. — Да вы, матушка, сейчас только что чуть было не совершили гораздо более страшный грех! Грех самоубийства!
При этих словах Толкушина вся вздрогнула и посмотрела на своего спасителя со смертельным ужасом, словно только что осознала содеянное.
— И надо же, надо же такому случиться, что именно я, именно я оказался рядом! Именно я! — сокрушался Нелидов.
— Конечно, Соломея, а теперь я… — пролепетала Ангелина, которая начала что-то соображать.
— Послушайте, нам надо же что-то решить, куда вас везти, коли вы не можете ни домой, ни в гостиницу.
И тут Ангелина Петровна вдруг почувствовала ужасную боль в сердце, и перед ее взором всплыло лицо Софьи. Наверное, именно в этот миг она читала предсмертное письмо, оставленное в спальне.
— Везите меня к дому. Но не в парадный вход, а во флигель. Там теперь моя подруга Софья Алексеевна Алтухова гостит. Там меня и оставьте.
Нелидов вздохнул с облегчением, и возница тронул.
— Эй, постойте! — раздался позади крик одного из зевак. — Шляпу-то позабыли!
Глава 16
Софья пила чай в компании с Гликерией Зенцовой и Калерией Вешняковой в квартире директора. Гликерия радостно щебетала и никак не могла уняться. Софья иногда поддакивала подруге, а Калерия на сей раз отмалчивалась, скрывая за молчанием досаду и обиду. Даже ароматный чай и любимые плюшки не доставляли ей удовольствия. Чай в ее чашке остыл, а пальчик раздраженно крутил локон. После того, как Горшечников получил от ворот поворот у Алтуховой, он решил, что толку тратить силы душевные на одоление неприступной крепости, и начал оказывать недвусмысленные знаки внимания племяннице директора. Это породило негласное соперничество между подругами. Покуда Горшечников безуспешно оказывал знаки внимания Алтуховой, Гликерия и Калерия могли судачить о подруге, но не оспаривали ее превосходства. Но теперь, когда главный соперник сдался без боя, Калерия вовсе не желала уступить пальму первенства. Что из того, что она вдова и старше их всех, в том числе и самого Горшечникова? Да в этом-то и состоит главная прелесть, главное ее достоинство! Ведь гораздо приятней съесть уже созревший плод, нежели сорвать еще зеленый, да ждать, то ли он поспеет, а может, и загниет?
Между тем Горшечников имел с директором важный разговор, хотя директор всегда славился своей деликатностью и не позволял себе совать нос в те дела своих коллег, которые не относились к его епархии.
— Что это вы, голубчик, плохо выглядите последнее время? — спросил он однажды удрученного учителя. — Да и ученицы и их родители вами недовольны. Вы словно спите на уроках, а если проснетесь, так, словно вас оса ужалила, становитесь раздражены.
— Простите, ваше превосходительство! Вы точно заметили мое печальное состояние. Воистину сон души, ваше превосходительство! И на то есть повод! Если позволите, я объясню. — Горшечников понуро склонил напомаженную голову. — Я, сударь, не так давно получил от одной достойной дамы, к которой питал самые высокие чувства и лелеял благородные помыслы, решительный отказ выйти за меня и составить мое счастье. Это ввергло меня, сударь, в глубочайшую меланхолию. Я понимаю, что сие прискорбное для меня лично обстоятельство никак меня не оправдывает, но я прошу вашего снисхождения!
— Да-с, батенька! Это чрезвычайно болезненное происшествие для вашего самолюбия! — директор покачал головой. — Позвольте, уж не мадемуазель ли Алтухова стала вашим злым роком?
— Как вы изволили догадаться, ваше превосходительство? Вы поразительно прозорливы!
— Э, бросьте вы! Какая уж тут догадливость! Вы и еще бы лет десять походили в этот дом, так уж, наверное, и в Петербурге бы прознали! — директор дружелюбно засмеялся.
— Вот-вот, в Петербурге! — подхватил Горшечников. — Там-то она и мечтала найти жениха, ан нет, не вышло!
В его словах появилась мстительная нотка.
— Но ведь какая гордая, все равно меня отвергла! — И Горшечников надулся, как индюк.
