– Теперь уже ничего не изменишь, – произнесла вдова глухим голосом. – Ничего, – добавила она многозначительно.
Полина Карповна и Зина встрепенулись. Вдруг Таисия с горя и со зла скажет отцу правду о смерти Анатоля?
– По-ни-маю ваше него-дование и горе, не надо горячиться, при-нимать скоро-спелые решения. Подумай-те о детях. Да и где она теперь, эта… Розалия? Мо-жет, и нет ее на бе-лом свете? А если есть ме-жду вами и Ана-толем лю-бовь, так и всякое про-стить можно. Про-стите и вы моего ду-рака и ша-лопая.
Таисия уже не слушала старика. С трудом расцепила пальцы, побелевшие от напряжения – молодая женщина долго сжимала ими спинку кровати свекра.
– Что ж, я пойду. Мне надо о многом подумать. Посоветоваться со своими родителями, как мне теперь поступить. Я должна прояснить судьбу моих детей. Кто они теперь, как их называть, раз они, как выяснилось, не были рождены в законном браке? Прощайте, Ефрем Нестерович. Поправляйтесь. Жаль, что нынешний конфуз в ванной не произошел с вами десять лет тому назад!
Голос оскорбленной, униженной женщины звучал зло и звонко. Она двинулась из комнаты, Полина Карповна и Зина бросились за ней. Но, прежде чем выйти, Зина обернулась и на пороге прошипела матери:
– Вы знали?! Вы все это время знали?! И позволили Тольке обвенчаться?!
Полина Карповна не ответила, лишь беспомощно развела руками.
– Вы самые страшные грехи готовы были взять на душу ради него, вы все ему прощали! – с отчаянием произнесла дочь.
– За это Господь и покарал нас, – сокрушенно вздохнула Боровицкая. – Не поминай дурным словом покойного брата и знай, что любая мать ради своих детей готова на все, что угодно. Я и для тебя любой грех совершу, лишь бы тебе выпало счастье!
Но Зина уже не слушала мать. Она стремглав подбежала к невестке и схватила ее за руку.
– Тосенька, родная, ведь мы не знали! Ничегошеньки не знали! Не ведали. Мы… – она хотела продолжить свои причитания, но Таисия ее оборвала:
– Оставь, Зина! Что толку теперь об этом рассуждать? Теперь мне совершенно ясно, почему эта несчастная убила Анатоля. Бог знает, как она пыталась до этого времени доказать свои права. И как он ловко, однако, изображал верного, преданного мужа, нежного семьянина, будучи двоеженцем! – Таисия горько рассмеялась, это был смех пополам со слезами горечи и чувства унижения.
Она и впрямь полагала, что муж был ей верен и так сильно любил ее, что никто на свете ему более не был нужен. Как горделиво она смотрела на прочих женщин, несчастных жен, чьи мужья украшали их прелестные головки рожками, а то и развесистыми рогами, и все знали все и судачили о похождениях их неверных мужей! Вот теперь и она сама станет предметом этих бесконечных сплетен, да еще каких! А бедные дети, что ей им сказать об их покойном отце, чье имя они носят незаконно? И надо же, что весь этот ужас, эта неприличная, вульгарная история, достойная дешевого водевиля, разыгранного на провинциальной сцене, приключилась именно с ней, с ее детьми, и – после десяти лет безоблачного, как ей казалось, брака!
Обе Боровицкие стояли рядом, не смея ни утешать ее, ни даже прикоснуться к невестке. Неожиданно Таисия подняла голову и произнесла решительным голосом:
– Ее никто не должен узнать! Зина, ты ошиблась! Мужа моего никто не убивал, он сам умер в ванне с грязью от сердечного приступа… переел накануне. Эту женщину никто и никогда не видел, Анатоль ее прежде не знал, она – не ваша гувернантка!
– Верно, и церковь сгорела… Священник погиб, бумаг-то нету, – пискнула Полина Карповна.
– Нет, не выйдет! – простонала Зина. – Ведь еще есть Сергей Желтовский. Он-то ее точно признает! Он в нее тоже был влюблен, даже стрелялся с Анатолем из-за Розалии. Верно: он знал о свадьбе Анатоля! И как я раньше-то не догадалась! – она хлопнула себя по лбу.
Задним умом мы все крепки!
– Если он ее и узнает, это еще ничего не значит. А вот если он заявит, что знал об их тайном браке, значит, и он – преступник, раз скрыл это обстоятельство, умолчал о нем. Неужели теперь, став известным адвокатом, он возьмет на себя эту давнюю вину и поставит под удар свою карьеру – ради этой никому не ведомой горбуньи? – Глаза у Таисии засверкали.
Полина Карповна и Зина даже рты открыли от изумления. Они и не предполагали, что их милая, добрая, ласковая Тосенька вдруг так заговорит! Жестко, решительно, по-деловому!
– Голубушка, вы только папеньке своему пока ничего не говорите, вдруг все и так обойдется? – жалобно, как провинившаяся гимназистка, попросила Полина Карповна. Она ужасно боялась своего могущественного свояка, действительного статского советника Гнедина.
Зина даже покраснела от стыда за мать.
– Надо поскорее бежать к Желтовскому, да и самим подумать, как нам поступить теперь. Ведь вам, маменька, к следователю идти – теперь ваш черед Розалию опознавать. И мне надо подумать, как половчее отказаться от своих прежних показаний, чтобы у нас все одинаково вышло…
В этот момент больной застонал, и Полина Карповна метнулась обратно, в комнату мужа. Зина и Таисия еще несколько мгновений стояли друг напротив друга, пока Таисия поправляла вуаль на шляпке и натягивала перчатки. Зина всегда завидовала своей невестке, тому, как славно и красиво сложилась ее семейная жизнь. Ведь Зина все эти десять лет просидела, словно нахохлившаяся ворона, на краю счастливого семейного гнезда брата, растила его детей. И вот теперь осколки этого счастья лежали у них обеих под ногами.
Глава 26
Матильда Карловна Бархатова пребывала в недоумении, которое постепенно сменилось легкой тревогой. Она прежде никогда не видела своего любовника в таком состоянии, в таких расстроенных чувствах. Сергей уже два дня пролежал на диване в своем кабинете, лицом к стене, и ни за что не желал разговаривать с нею. Даже проиграв как-то раз одно из дел, он не убивался так сильно. Более всего насторожило Бархатову, что Сергей не пожелал даже поделиться с нею своими переживаниями, намекнуть на те обстоятельства, что так потрясли его. И это при том, что между ними сложились вполне откровенные отношения. Она иногда рассказывала ему о своих поклонниках, о том, как она кружит им головы и мутит разум. Он же делился с нею своими мыслями о судебных делах, рассказывал ей о подсудимых, судейских, присяжных. И вот поди же ты – ни словечка!
Матильда почуяла неладное, и впервые сердце ее кольнуло неведомое ей ранее чувство ревности и даже – опасности. И кто же так разбередил душу ее Сереженьки, такого сдержанного, отстраненного, живущего словно за наглухо закрытой дверью человека? Кто так сильно постучался, или, может, уже вошел?
Она мягкой кошачьей лапкой ласкала своего «сердитого мальчика», ворковала ему на ухо нежные слова, которые, увы, на сей раз оставались без ответа. Пришлось прибегнуть к самому эффективному способу успокоения, который доселе действовал безотказно. Матильда почти силой развернула Сергея лицом к себе, и он уткнулся носом в ее высокую пышную грудь. Вдохнув упоительный аромат кожи своей любовницы, Желтовский замер и тихонько отодвинулся:
