«Если так, то пусть будут осы полосаты, как тигры, а пчёлы — мохнаты, как медведи, — решил Джамбаван. — И ещё: я научу пчёл готовить из нектара цветов самую вкусную на свете еду — мёд».
И он сдержал своё обещание, и пчёлы тут же наготовили много мёда, и был в джунглях праздничный пир. Вернулась к отцу прекрасная царевна Джамбавати. На радостях были прощены и тигры, и барсы, ведь какие без них джунгли? Но до сих пор не дружат они с медведями и не понимают мёда. Потому что это великое знание — Мадхуведа — было завещано только медведям. «Мадху» — это мёд, а «Мадхуведа» — медведение.
И медвежата, и сама Аксинья Потаповна слушали историю губачонка с большим интересом. Запах мёда придавал рассказу особую убедительность.
От лечения Бхалу осталась самая чуточка мёду — ровно столько, чтобы всем медвежатам попробовать. Панда даже глаза прикрыла от удовольствия, чувствуя, как душистая сладость растекается по языку, по горлу, по животу. Умка проглотил свою порцию одним махом, задумался, вылизал лапу и сказал:
— Однако вкусно было.
Тедди, наоборот, долго пережёвывал во рту мягкий восковой комочек, сглатывая только сладковатую слюну. А Коала, как обычно, достала из сумки свой флакончик с эвкалиптовыми каплями, поразмыслила… да и убрала его обратно. Мёд вкусный, не надо его заедать. Наверное, коалы всё-таки тоже в чём-то медведи.
Камень, который упал с неба
— А ну, навались! Раз, два — взяли! Эх-х!..
— Крепко сидит!
— А ну-ка, с другой стороны возьмёмся. Налегли!! Ух-х!!!
— Не поддаётся…
— Ладно, передышка.
Три медвежонка устало прислонились к шершавому валуну, обросшему разноцветными лишайниками. Лохматый рыжий медвежонок приник спиной к нагретой солнцем стороне, белый медвежонок — к прохладному тенистому боку, а чёрный медвежонок устроился между ними.
— А может, ну его, этот камень? — спросил белый. — Лежит, ну и пусть себе лежит.
— Да, Бхалу, в самом деле, зачем мы переворачиваем камни? — поддержал чёрный.
Лохматый Бхалу в ответ пожал плечами:
— Ну-у-у… Папа учил, что все камни надо переворачивать. Тогда и лапы будут сильными, и что-нибудь вкусненькое найдёшь. Личинок или ящерицу.
— Что такое «ящерица»? — не понял белый Умка.
— Ну-у, такая маленькая, прыткая, с хвостом.
— Мышь, что ли?
— Нет, не мышь. Если поймаем, тебе понравится.
Бхалу вздохнул, нежась на солнышке, закусил стебелёк ромашки и сощурился. Хорошо, когда тепло и спокойно. Послышалось басовитое гудение Бхалу приоткрыл глаз и увидел, что на ромашке у него под носом тяжело покачивается шмель, весь перепачканный жёлтой пыльцой.
— Привет, братец, — сказал ему Бхалу сквозь зубы (чтобы ромашка не выпала). — Ты не бойся, я тебя не съем.
— Сам будь здоров, — ответил шмель и полетел на другие цветы.
Шмелям не до разговоров: дела. Бхалу отправил ромашку в рот и улыбнулся. Он уже знал, что шмелей есть невежливо. Ведь шмели — это маленькие крылатые медведи: мохнатые, толстенькие; басистые, бесстрашные, тоже любят цветы и умеют помаленьку добывать мёд.
— Ну что, ещё разок попробуем, со свежими силами? — предложил чёрный медвежонок Тедди.
— А может, его сначала надо подкопать с краю? — вслух подумал Бхалу. — Интересно, глубоко он там сидит?
— Глубоко, глубоко! — послышался писклявый голосок, и на камень вскочил рыжий зверёк с пёстрой спинкой. — И копать нечего, зря только испачкаетесь.
— О! Это ящерица? — спросил Умка.
— Это белка! — сказал Тедди. — Только хвост куцеват.
— Нормальный хвост, — обиделся зверёк и встал столбиком. — Какая я тебе белка? Я Евражка, суслик. И это мой камень.
— Почему это твой? — сказал Бхалу и попытался схватить Евражку, но зверёк словно исчез под его лапой и тут же возник чуть в стороне.
— А потому это. И ни за что тебе его не откопать: он в землю по пояс ушёл, потому что с большой высоты упал.
— С высоты? — Медвежата подняли глаза вверх. На синем небе кудрились белые облака и не было никаких камней. — Разве камни летают?
— Если вы меня ловить перестанете, я расскажу, — ответил Евражка. — Уберите лапы.
Медвежата спрятали лапы за спины и приготовились слушать.
— Видите вон тот огромный Вулкан? Так вот, раньше его там не было, а был он совсем в другой стороне, во-он там.
— Ещё скажи, что ты его на себе перетащил, — съехидничал Тедди.
Евражка надул щёки и замолчал, скрестив лапки на груди.
— Рассказывай, рассказывай, — сказал Бхалу. — Он больше не будет перебивать.
— Последний раз прощаю, — строго предупредил Евражка. — Так вот, Вулкан сидел во-он там и сидя спал. А у подножия Вулкана жили евражки, много-много евражек. Они там рыли норы, бегали, играли и ради озорства щекотали Вулкану пятки.
— Хи-хи! — вскрикнул Бхалу (это Тедди пощекотал ему пятку).
Евражка досадливо поморщил нос, но продолжил рассказ:
— Щекотали, щекотали и дощекотались до того, что Вулкан проснулся, рассердился, зарокотал, так что вся земля задрожала, и стал швыряться в евражек камнями — и такими, как этот, и ещё больше, да притом горячими. Камни летели с воем и с дымом, падали с грохотом; какой в земле завязнет, а какой вдребезги разобьётся. Страх и ужас! Наконец всю округу Вулкан усеял камнями, но евражек меньше не стало — мы ведь юркие, от любого камня увернёмся. Застонал тогда Вулкан, встал с земли и тремя огромными шагами перешёл на другое место. Где ногой наступал — маленькое озерко появлялось. А где раньше сидел — там большое озеро разлилось, и пришлось евражкам всё-таки переселяться, другие норы себе копать. Теперь Вулкан на новом месте сидит и снова дремлет, но уже не таким крепким сном, иногда вздрагивает — это ему евражки снятся… Эх, заболтался я с вами, а у меня дела. Пока! — Евражка в одно мгновение соскочил в траву и исчез под камнем.
— Эй, подожди! — спохватился Бхалу и принялся копать землю в том месте, где исчез Евражка. — Я хотел спросить…
— Я помогу, — сказал Тедди и тоже стал копать. — Евражка, выходи! Нам надо спросить!
Подошла вожатая Аксинья Потаповна:
— Что там, деточки? Евражкино жилище? Так вы его не достанете — он давно через другой отнорок выскочил. Зачем вам евражка?
Тедди выбрался из своего раскопа и сказал:
— Мы просто хотели спросить… Бхалу, что мы хотели спросить?
— Я хотел спросить, где у Вулкана ноги?
