— Мы как будто кладоискатели. Правда?
У Тоника защекотало в ухе, и он сперва рассердился, промолчал. Но затем все-таки сказал:
— Правда.
— Я бы одна никогда не пошла сюда, — опять прошептала Лилька. — Ты не боишься?
— Еще чего, — сказал Тоник тоже шепотом. — И ты не бойся.
Он покосился на Лильку. Девочка торопливо перебирала пальцами земляные комки и часто вздрагивала. Все-таки ей было страшно.
— Не бойся, — тихо повторил Тоник. — И червяков не трогай. Я сам. Смотри, все руки в земле.
— Ну и пусть.
— Ничего не пусть, — сказал он. Лилькиным рукам не быть в земле.
— Ну как она, чужая морковь? Сладкая?
Этот голос, наверное, был не очень громким. Но показался он оглушительней грозового раската. Тоник от неожиданности опрокинулся навзничь. Высокий человек в сапогах тянул к нему руку. Тоник не видел лица. Видел только эту руку с растопыренными пальцами.
И вдруг вскочила Лилька. Она нырнула под рукой и бросилась бежать по грядам. Тоник не понял, зачем она помчалась через огород, а не к забору. Человек заорал что-то и кинулся за ней. Но Лилька выскочила с огорода на двор, а со двора на улицу. Тоник опомнился. Подхватил свое имущество и махнул через забор.
Когда Тоник проходил мимо тополя, его окликнула Лилька. Она стояла за стволом. Дальше шли вместе.
У Лилькиных ворот они остановились, хотя Тоник и сам не знал, почему.
— Я боялась, что калитка во дворе у них закрыта, — призналась — Лилька. — А он гонится в сапожищах…
— Ты нарочно по грядам побежала?
— Он тебя схватить хотел…
Тоник стал вытаскивать из палисадника спрятанный там самокат. Он дергал его за руль, хотя самокат ни за что и не зацепился. Лилька стояла рядом. Она. наверно, тоже не знала, что сказать, и потому спросила:
— Ты зачем сюда подкову приколотил?
— Так, — сказал Тоник. — Приколотил…
Вдруг он уперся в рулевую доску и одним рывком отодрал подкову.
— Хочешь, отдам?.. Ну, подарю.
— Хочу, — кивнула Лилька. — А зачем?
— Ну, так, — тихо сказал он. — Просто так. Она приносит счастье.
— Правда?
— Это сказка, — вздохнул он. — Но зато можно вот что делать… Иди. на дорогу, дальше, еще дальше! Лови ее, не потеряй! Смотри!
Тоник пустил подкову по мостовой, и она со звоном полетела к Лильке. Брызнули золотые искры.
На следующее утро Тоник проснулся рано. Он встал, осторожно выдвинул ящик комода, вытащил из него все свои штаны: старые и новые, длинные и короткие. Во всех штанах он вывернул карманы. Так удалось собрать семь копеек. После этого Тоник слазил под кухонный стол. Там еще с прошлого месяца лежала трехкопеечная монета. Набрался, целый гривенник. Да еще один гривенник у Тоника был раньше.
В семь часов Тоник прибежал в кинотеатр «Северный», где шла «Судьба барабанщика». Он купил два билета на первый сеанс.
До начала оставалось чуть больше часа. Тоник вернулся в свой переулок. Было очень хорошее утро. С реки тянул прохладный ветер. Он приносил с берега маленькие «парашюты» одуванчиков и запах сырого. дерева. Солнце стояло уже высоко. Просмоленные лодки, что лежали у заборов, грели под его лучами свои горбатые спины.
Тоник спешил к зеленой калитке. Правда, спешил он, пока был далеко, а когда подошел совсем близко, перестал торопиться. Остановился. Зачем-то вытащил из кармана билеты и осмотрел с двух сторон. Сердце у него колотилось отчаянно. Оно вполне могло пробить грудную клетку, выскочить наружу и взорваться, как граната.
Но сердце не взорвалось. Оно стало колотиться тише, и Тоник вошел во двор. На этот раз Бомба не залаял. Он лениво поднялся, помахал шваброй и снова лег, положив на лапы грустную морду.
Тоник встал на завалинку. Приподнялся на носках. Стукнул по стеклу три раза. Стукнул и отбежал на всякий случай к калитке. Бомба опять помахал шваброй.
Прошла минута, а может быть, пять минут прошло. Никто не показывался. Тоник снова залез на завалинку, снова дотянулся до окна.
— Тебе кого, молодой человек? — услышал он. Лысый дядька с большим животом ив голубых подтяжках стоял на крыльце. Он потягивался и, лениво щурясь, смотрел на Тоника.
— Здравствуйте, — пробормотал Тоник, слетев с завалинки. — Мне Лильку… то есть Лилю.
Человек в голубых подтяжках поднял руки на уровень плеч, несколько раз согнул их и наконец ответил:
— Уехала Лилька. Ночью за ней мамаша приезжала.
— Ага, — сказал Тоник. — Ладно… До свиданья…
За калиткой он сунул руки в карманы и побрел к кинотеатру. В кармане лежали два билета. Один можно было отдать Тимке или Петьке. Но Тонику никому не хотелось отдавать этот билет.
Он шел, опустив голову, и смотрел, как пляшут на тротуаре тени тополиных листьев. Что-то сверкнуло у края тротуара. Тоник остановился. Он увидел подкову. Ту самую. Он узнал ее.
Тоник присел на корточки, положил холодную подкову на ладонь. Но ведь она была простым куском железа и ничего не могла рассказать.
Тоник встал. Он пошел дальше, держа подкову, как оторванную ручку чемодана. Он уже не смотрел на тени тополиных листьев.
У штакетника на углу Пушкинской и Старой Пристанской возвышалась куча металлолома. Этот лом еще три дня назад собрали мальчишки с окрестных улиц, но завод до сих пор не прислал машину.
Тоник вышел на середину мостовой, прищурился и метнул подкову в кучу металлолома.
Подкова звякнула о дырявый таз и затерялась среди железной рухляди, но Тоник все еще смотрел в ту сторону. Из-под таза торчал угол желтой таблички.
Тоник подбежал и выдернул ее. Это был номер ТК 11–25. Значит, кто-то оторвал его от самоката, чтобы прибавить лишние граммы к своей «добыче». А может быть, номер отлетел сам, и его нашли…
Тоник равнодушно сунул железную табличку под мышку и зашагал дальше.
Случилось так, что подкова и вправду помогла отыскать ему номер.
Но счастливым себя Тоник не чувствовал.
8. ЗВЕЗДЫ ПАХНУТ ПОЛЫНЬЮ
Два месяца на краю стадиона рабочие монтировали парашютную вышку. К августу она была готова. Пятьдесят метров высоты. Тонкое железное кружево.
Каждый день мальчишки приходили на стадион и ложились вокруг вышки на подсыхающую траву. Горы белых облаков медленно двигались к востоку, и казалось, что вышка падает им навстречу.
Мальчишки лежали, грызли травинки и смотрели на тех, кто прыгал.
Прыгали по-разному. Одни шагали, не раздумывая, с края площадки, другие чуть-чуть задерживались, словно про себя считали до трех. А некоторые по нескольку минут стояли под белым, просвечивающим на солнце куполом и переступали с ноги на ногу. Ветер полоскал шелковый провисший парашют. Человек на площадке вздыхал и смотрел вниз. Внизу лежали зловредные мальчишки. Они орали:
