— Папиросыч! Вашу малину ребята едят! — крикнет из сарая Славка своим оглушительным голосом. Тогда Вьюн оживет и, прыгнув сквозь обруч, кинется спасать малинник…
Все зрители, конечно, поймут, о ком идет речь. Поймет и лейтенант милиции Сережа. И тогда для заготовителя веников Курилыча начнется печальная жизнь. Но…
— Гражданин Папиросыч, — скрежеща от усердия зубами, начал Алешка. — Сколько у вас ног?
Но Вьюн не падал и лап не задирал. А чего он будет падать, если хозяин не дергает за цепочку?
— Гражданин Папиросыч… — жалобно повторил Алешка и умолк. Цепочка скользнула из пальцев Уголька. Уголек смотрел куда-то вдаль. Он не думал о цепочке. Он не думал о Вьюне, о Курилыче, о лейтенанте Сереже, о цирке. В просвете между зрителей, окружавших арену тремя тесными кольцами. Уголек видел забор и открытую калитку.
У калитки стоял Белый Щенок.
Не будь на Угольке дурацких сапог, и повесть бы кончилась. Но сапоги, тяжелые, как якоря, загрохотали по асфальту. И щенок вздрогнул.
И щенку показалось, что сейчас сапог опять страшно ударит его в живот, и опять навстречу полетит зеленая земля, и воздух набьется в уши.
Щенок мчался вдоль забора, а за ним мчалось что-то пестрое, с оранжевыми перьями на голове, и гремели сапоги. Но гром этот делался тише и закончился шумным всплеском…
Когда Уголек поднялся из лужи, со шляпы, с плаща-скатерти и с рукавов стекали мутные капли.
А щенка не было нигде.
Ну, а раз уж начались несчастья, то они пойдут вереницей.
— Это. Что. Такое? — прозвенел металлический голос. Мама стояла за спиной Уголька. По лицу ее он понял, что вереница несчастий только началась.
Но он испугался не очень. Он все еще искал глазами щенка. А потом взглянул на грязную бахрому скатерти и тихо объяснил:
— Искусство требует жертв.
В справедливости своих слов Уголек убедился немедленно. Мама натренированным движением повернула его спиной и затем довольно крепким способом сообщила ему ускорение.
Она вела его по двору и говорила, что вот они придут домой, и тогда…
Уголек слушал, гремел сапогами и думал о щенке.
Цирковое представление окончилось. Зрители, забрав стулья, шумно расходились. Артисты заперлись в сарае. Митька Шумихин, братья Козловы и Шуруп радостно орали что-то о погорелом театре.
Вьюн продолжал сидеть на тележке. И лишь когда цирк опустел, Вьюн пошел к дому. Он понял, что не дождется хозяина. Вьюн шел и думал о своем поганом житье.
— Неприятности? — спросил его с забора Георгин. Вьюн сел и горестно почесал за ухом.
— Здешние дети — такие варвары, — прокудахтал Георгин, качаясь на голенастых лапах. С остатками хвоста ему было трудно балансировать на заборе. — Они вас загонят в могилу.
— Собачья жизнь, — сказал Вьюн. Он поднялся и побрел домой, волоча цепочку.
СТАРЫЙ НЕПТУН ЗНАЕТ О ЩЕНКЕ БОЛЬШЕ, ЧЕМ САМ ЩЕНОК
В канаве щенок нашел пряник. Настоящий пряник, почти целый, только обкусанный с одной стороны. Какой-то малыш не доел и бросил. А щенок нашел. Повезло.
Но, как назло, подвернулась тут Шайба, кудлатая черная собачонка.
Пожилая, хоть и меньше щенка в два раза. Вредная. Увидела пряник и заверещала сразу:
— Отдай, жулик, беспризорник! Отдай!
Дурак он, что ли, отдавать? Живот и так подвело от голода. Ухватил пряник в зубы — и драпать. Шайбу щенок боялся. Кусается она ужасно.
Налетит, завизжит да как цапнет! А он все-таки щенок…
Шайба не отставала. А щенок со страха промчался мимо ящиков и оказался в тупике — между складом и забором.
— Отдай! — снова завизжала Шайба и приготовилась к атаке. И вдруг щенок увидел, что она совсем маленькая. Просто комок шерсти. Он выпустил пряник, оскалил зубы и рыкнул. Первый раз в жизни.
Шайба присела с открытой пастью. Потом прижала уши и с отчаянным воем рванулась в сторону. С испугу не разглядела, куда бежит, трахнулась о забор и заверещала еще громче.
На шум прибежала длинная изящная такса Нелли, притрусила дворняжка Вилька и приковылял хромой пудель Боб. Шайба продолжала верещать.
— Милая, успокойтесь, — извиваясь длинным телом, уговаривала Нелли. — Не волнуйтесь так, дорогая. В чем дело?
— Жулик! — взвизгивала нервная Шайба. — Напал! Украл! Сожрал! Пряник!
Тогда все двинулись на щенка. Он уже успел изгрызть половину черствого пряника. Но вторую половину отдавать он тоже не собирался.
— Хулиган! — визгливо пролаяла Нелли.
— Все дети сейчас такие, — сокрушенно проворчал пудель Боб и потряс поредевшей гривой.
— Куда смотрит хозяин? — тяфкнула Вилька.
— У него нет хозяина! — пронзительно взвизгивала Шайба. — Нет!
Хозяина! Разве! У этого! Бродяги! Может! Быть! Хозяин!?
— Какой ужас! — взвыла Нелли. — Он бродячий!
— В наши времена таких щенят сразу отправляли на живодерню. — хрипло прорычал Боб.
— Смотрите! Он все-таки жрет пряник, — возмутилась Вилька. И все возмутились вместе с Вилькой. И еще решительней двинулись к щенку.
Конечно, каждому хотелось добраться до пряника первым.
А щенок торопился жевать. Потом будь что будет. И ничего хорошего не было бы, но Шайба не решалась близко сунуться к щенку. А когда одна собачонка боится, страх переходит и к другим.
— Так нельзя, — покрутив задом, решила Нелли. — Мы не какие-нибудь бродячие. Неприлично устраивать уличную драку.
— Надо позвать Нептуна, — предложил Боб. — Это его дело — наводить порядок.
Вилька побежала за Нептуном, и щенок понял, что ему придется худо.
Нептун был старым громадным сеттером с рыжей волнистой шерстью и длинными ушами. Вообще сеттеры — мирные собаки, но Нептун отличался крутым и мрачным характером. С его зубами многие были знакомы.
Нептун приближался. Вилька юлила впереди и повизгивала:
— Вот этот. Вот он… Щенок еще, а уже ворует…
Шавки поспешно расступились.
Щенок посмотрел в мутноватые синие глаза Нептуна и понял, что лучше всего брякнуться на спину и задрать лапы. Пора.
Но он не брякнулся и не задрал. Что-то случилось со щенком. Словно какая-то пружина вдруг в нем натянулась. Кроме страха, появилась злоба и сразу выросла. Он был, конечно, щенком, но ведь и щенка нельзя обижать без конца…
Он прижался задом к забору, беззвучно сморщил нос, приподнял губу. И показал свои мелкие щенячьи зубы. Стало тихо и страшно.
— Хи, — вдруг пискнула Вилька. — Он хочет драться. С Нептуном.
