Мне стало обидно до слез: все с ней и с ней, а я, значит, не нужен.
— На уроке физкультуры, — говорила Галя, — мы играли в «третий-лишний».
Эти слова обожгли меня. «Это я у них третий-лишний», — пришла в голову мысль. Я соскочил со стула и пошел к двери, стараясь проглотить в ставший в горле комок
— Андрейка, ты куда? — окликнул меня Павлик
Я ускорил шаги. Павлик догнал меня в коридоре, и я наконец заплакал, прислонясь головой к косяку. Подошла Галя, стала расспрашивать, что случилось.
— Ничего, — всхлипнул я, дергая плечом, чтобы сбросить ее руку.
— Галка, иди в комнату, — вдруг сказал Павлик. Она пожала плечами и ушла.
— Да что с тобой, Андрейка? — допытывался Павлик.
— Вам… на меня… наплевать… Ну и не надо! Осенью пойду в школу. и у меня будет много товарищей!
— Андрейка, зачем ты глупости говоришь… Мы же все время вместе…
— Больше не будем вместе, — мрачно изрек я. Во мне начала пробуждаться гордость. — Я лишний.
— Мы с тобой настоящие друзья, Андрейка, ты же сам знаешь.
— Неправда!
— Правда! Просто Галка тоже мой товарищ, и я хотел, чтобы мы дружил втроем.
— Я тоже хотел, а вы не стали.
— Как это не стали?
— Да так.
«Врет еще», — подумал я.
— Хочешь, докажу. что я твой друг? — вдруг спросил Павлик.
— Докажи…
— Когда у тебя будет день рожденья, я подарю тебе камень.
— Правда?!
— Обязательно.
Для меня это было лучшим доказательством дружбы.
— Ладно, — сказал я.
— Ты больше не злишься? — смущенно спрашивал Павлик.
— Нет…
— Ну, пойдем, — он тянул меня в комнату.
— Я лучше завтра приду.
Мне было стыдно перед Галей за свои слезы, и я ушел к себе в комнату.
На следующий день мы не вспоминали о ссоре.
Стояло солнечное майское утро. На нашем тополе появились клейкие листики. и он стоял, словно окутанный зеленым туманом.
Мама, Лена, Павлик, Володя и я сидели на крыльце. Недавно приходил почтальон, принес от Саши письмо. Мама была радостная, как всегда в таких случаях. Она шутила со мной и с Павликом.
Примчалась Галка со своим вечным спутником — Ричардом, тряхнула косами, щелкнула Павлика по загривку. Ей тоже было весело.
— Поздоровайся, Рик, — велела она. Пес сел и поднял лапу.
— Какая громадная собака. И умная, — сказала мама. — Вот бы нам такую. Никого бы не пустила в квартиру. А то ни одного мужчины в доме…
Володя фыркнул и удалился с крыльца походкой смертельно оскорбленного человека. Лена захохотала.
Во дворе появилась Анна Васильевна. Я никогда раньше не видел ее такой. Она запыхалась, будто долго бежала, на раскрасневшемся лице была радостная улыбка человека, на которого свалилось неожиданное счастье.
— Война кончилась, — сказала она.
То, чего ждали со дня на день, все же пришло неожиданно.
Кончилась война. Значит, теперь обязательно вернется Саша. Значит, больше не будет страшного слова «похоронка». Значит, начнется с этого дня волшебная жизнь, которую я почти не помнил, которую называли словом МИР. Почему же плачет мама? И Анна Васильевна, которая только что смеялась…
— Это от радости, — шепчет Павлик.
А мне совсем не хочется плакать. Мне хочется смеяться, петь, веселиться. От избытка чувств я хватаю за уши Рика, валю его на землю, и мы катаемся по траве.
— Дай бог, чтобы дети больше ни разу не видели войны, — говорит мама.
А в синем, синем, как море, небе распускает клейкие листья тополь.
6
У Павлика и Галки наступили первые в жизни экзамены. Они готовились вместе, и я не мешал им. Теперь уже было не до обид, если на меня не обращали внимания или даже просили уйти из комнаты.
Но вот кончилась пора экзаменов. Вечером мы снова собрались вместе.
— Давайте, посмотрим камень, — предложил я.
Павлик зажег в жестянке огарок солнечной свечки. Было светло, и камень горел слабо. Огарок начал коптить.
— Собирается буря… — начал Павлик.
— В Индийском океане, — сказал я.
— Угу… Над морем предгрозовая тишина…
Камень темнел. Фигурка корабля едва виднелась.
— Налетел шквал. Небо затянулось мраком. Корабль борется с волнами. Выдержит ли он бурю? Доплывет ли до светлых солнечных берегов?
Камень погас. Павлик снял крышку. Из жестянки поднялся тонкий дымок.
— Свечка погасла.
Павлик полез в коробку с елочными игрушками.
— Кончились свечки, — сказал он через минуту. — Надо будет потом еще поискать, может быть, в шкафу остались.
Но больше мы не видели, как горит голубым огнем камень с берега моря.
На следующий день у Павлика возникли какие-то разногласия с матерью, и та в наказание заперла его в комнате, а сама ушла на работу. Некоторое время Павлик бурно выражал свое негодование, но потом успокоился: очевидно, сел за книгу.
Я вышел во двор и увидел Галю.
— Павлик дома? — спросила она.
Я объяснил, что Павлик заперт.
— Ой, как же быть? — огорчилась она. — Я ведь сегодня вечером уезжаю, Андрейка. В Ленинград.
— В Ленинград?! Что же ты молчала!
— Я не знала. Папа хотел сюрприз сделать… Мне так хотелось попрощаться с Павликом, — продолжала Галя. — Что же делать, Андрейка?
Я думал. Окна квартиры Павлика выходили в соседний двор. Одно из наших окон было тоже с той стороны. Но мама до сих пор не выставляла там раму. Я решился.
— Влетит тебе, — с сомнением сказала Галя, когда я начал отдирать от рамы бумажные полоски.
— Ну и пусть. Помоги.
Мы кое-как вытащили раму и вылезли в окно.
Павлик сидел на подоконнике. На коленях у него лежала книга.
— Павлик!
Он обрадовался, открыл окно.
— Лезьте.
Мы влезли.
— Галя уезжает, — сказал я.
В соседнем саду под окнами цвела черемуха. Собирались облака. Небо потемнело, кусты замахали белыми ветками.
— Павлик, смотри, что я тебе принесла. Тебе и Андрейке…
Галя достала из кармашка маленький ученический компас с самодельной цепочкой из медной проволоки. На конце цепочки висел бронзовый якорек.
