Тёти Галиного Колюшку я никогда не видел, но слышал про него много. Он был военфельдшер и погиб в сорок третьем году.
Тётя Галя вздохнула, хотела что-то ещё сказать про Колюшку, но решила, видно, не огорчать меня печальными рассказами. Только заметила:
— А рубашечка-то в аккурат пришлась…
В палисаднике зацветала черёмуха. Я оглянулся на тётю Галю, сорвал кисточку набухших бело-зелёных бутончиков, зажал в зубах и пошёл за калитку: бродить по переулку и ждать.
До торжественного сбора, который начинался в девять часов, оставалась целая вечность — два с половиной часа…
Конечно, столько времени ждать я не мог. В восемь часов я прискакал в школьный двор.
Там уже были несколько мальчишек и Елена Ивановна — очень красивая, в белой кофточке с пионерским галстуком и командирской пилотке со звёздочкой. Елена Ивановна была учительницей в нашем третьем классе и в то же время старшей пионервожатой.
Старшеклассники иногда называли её просто Леной, хотя им за это попадало от завуча.
Ребята были заняты делом: пятиклассник Борька Соколовских по пятам ходил за Еленой Ивановной и канючил, чтобы дала примерить пилотку; ещё два пятиклассника прибивали к забору кумачовый лозунг с белыми буквами: «Да здравствует День Победы!» Мой друг Саня Головкин стоял высоко на пожарной лестнице у сарая и привязывал к верхней перекладине верёвку с разноцветными флажками. Он меня увидел и замахал рукой:
— Иди помогать!
Я забрался к Саньке.
С высоты был виден весь двор и наша белая двухэтажная школа-семилетка № 10, и окрестные переулки, и даже блестящий кусочек реки Туры, на берегах которой в древние времена соратники атамана Ермака построили наш город Тюмень. Над рекой из тополиной гущи поднимались купола старого монастыря, который сооружён был по приказу Петра Великого. Из пробитого купола вылетел сизый голубь и свечкой стал подниматься в небо.
Я последил за голубем и перевёл взгляд вниз. Школьный двор наш был широкий и удобный — вытоптанный посередине сотнями ног, а по краям заросший высокой травой и лопухами. У забора бродили дружной стайкой куры нашей уборщицы тёти Даши, которая жила в школе, а в лопухах шастал молодой кот Головастик.
Елена Ивановна у школьного крыльца разговаривала с двумя семиклассниками.
— Здравствуйте, Елена Ивановна! — крикнул я. Она глянула из-под ладони, заулыбалась и крикнула в ответ:
— Здравствуй! Тебя и не разглядишь: небо голубое и рубашка голубая! Ты сегодня будешь как василёк среди ромашек!
Все опасения насчёт рубашки окончательно оставили меня. Я привязал верёвку морским узлом, который называется «рыбацкий штык», и скатился вниз.
Пришли семиклассники, которые уже вступили в комсомол и должны были сегодня повязывать нам красные галстуки. Похожий на девочку отличник Олег Гаврилюк выговаривал однокласснику Петьке Стрельцову:
— Ну как тебе не стыдно! Будешь повязывать третьекласснику галстук, а он с дырой.
— Третьеклассник? — ехидничал Петька.
— Пожалуйста, не остроумничай! Не третьеклассник, а галстук!
— А где дыра? Где? Это дыра? Это чернильная точка! Ты мне её сам в пятом классе посадил, когда я у тебя хотел задачку списать.
— А ты бы не списывал!
— А ты бы не размахивал пером! Всю жизнь придираешься! Ну где ты дырку увидел?
Петька вскочил на крыльцо и растянул галстук. Один конец он взял в зубы, другой натянул до отказа вниз, а задний угол оттянул в сторону, чтобы не трепался на ветру, и грозно спросил:
— М-м?
Это, видимо, означало: «Где тут дыра?»
Олег присел и начал придирчиво разглядывать галстук.
Я тоже присел. Никакой, даже самой маленькой дырочки не было. И чернильная точка оказалась совсем незаметной. Галстук был яркий, отглаженный и очень красивый на фоне голубого неба.
Вот в этот-то момент я и подумал: «Кливер!»
Удивительное сходство треугольного галстука с передним парусом фрегата поразило меня. Я тогда ещё не читал «Алых парусов» Грина, но по книгам Купера, Станюковича и Стивенсона хорошо изучил оснастку парусных судов. Галстук выгибался на ветру, как настоящий парус, поднятый над бушпритом при курсе бейдевинд…
Нам сказали, что пора строиться. Тётя Даша торопливо загнала в сарай кур и хотела прогнать Головастика, но он не послушался. Сидел на крыльце и смотрел на нас завистливыми глазами.
Дружина встала буквой «П», а нас, третьеклассников, построили в середине этой буквы. На крыльцо вышел горнист Серёга Великанов, очень важный, серьёзный и неприступный. Никто бы сейчас не поверил, что вчера учительница таскала этого человека к директору за то, что въехал в школьный коридор на велосипеде (правда, директор Пётр Сергеевич был у нас хороший и Серёгу помиловал).
Серёга Великанов как-то очень красиво положил левую руку на пояс и плавно поднял горящий на солнце горн. Сигнал был чистый и плавный, и сразу всё притихло, только разноцветные флажки хлопали у нас над головами да Санька Головкин рядом со мной дышал коротко и часто.
— Ребята! — звонко сказала Елена Ивановна. — Пионеры! Сегодня, в день радостного праздника нашей победы, мы принимаем в свои ряды своих младших товарищей. И не только мы. Во многих школах разных городов сегодня выстроились дружины, и третьеклассники перед лицом старших друзей дают торжественное обещание. Мы не видим этих ребят, но знаем про них и радуемся вместе с ними. Потому что пионеры — это одна семья. И нас очень много. Если все, кто носит красный галстук, встанут в одну шеренгу, этот строй протянется через всю нашу страну — от Белоруссии до Дальнего Востока…
И я отчётливо увидел этот строй: в степях и на таёжных сопках, на полях и по берегам озёр тянется прямая, как струна, шеренга мальчишек и девчонок в белых рубашках и красных галстуках. Они взметнули в салюте руки. И летит вдоль строя крылатый корабль с алым знаменем на мачте, с красным кливером впереди…
Потом я много раз в своей жизни видел, как ребят принимают в пионеры: на Красной площади, в торжественных залах пионерских дворцов, на палубах военных кораблей. Я радовался за этих ребят и волновался вместе с ними. Но я ни разу им не позавидовал. Ни разу не пожалел, что меня приняли в пионеры в школьном дворе, заросшем по краям лопухами и полынью, и не было ни взволнованных зрителей, ни военного оркестра, и только одинокий барабанщик выстукивал марш, когда выносили знамя. Всё равно! Радость моя была такая звонкая, флаги над головой хлопали так весело, что я этого никогда не забуду. И не забуду первое шелковистое прикосновение галстука, который мне повязал незнакомый мальчишка.
Вечером был костёр. Самый настоящий — трескучий и жаркий. Прямо во дворе. Конечно, в школьных дворах не разрешается разводить костры, но Пётр Сергеевич разрешил. Только сказал, чтобы место выбрали подальше от сараев и забора да приготовили на всякий случай два ведра воды.
