Павлику нравилось описывать дальние страны, острова, поросшие пальмами, дикие скалы и белых чаек над предгрозовым морем. Когда свечка начинала коптить и камень тускнел, Павлик говорил приглушенно:
— Над океаном сгустились низкие облака. Пока все тихо, но через минуту налетит шквал и море смешается с небом в диком вихре шторма…
И становилось тревожно…
А я фантазировал иначе и очень смело. Шхуна «Победа» у меня застревала в дрейфующих льдах, чтобы через час оказаться у берегов Индонезии; отбив нападение туземных пирог, она топила немецкие подводные лодки.
Мы обычно сидели, глядя на голубой экранчик, до тех пор, пока не приходил кто-нибудь из взрослых или не догорала свечка.
Шли дни. Наш корабль побывал во многих морях, у многих берегов. Сказка разрасталась. Он помогала коротать нам долгие вечера, которые без нее могли стать очень тоскливыми.
Но не обошлось и без неприятностей. Все чаще Павлик совал в портфель тетрадь с нерешенной задачей. И со вздохом говорил, что опять придется списывать.
Однажды Павлик пришел из школы позже обычного, расстроенный и растерянный. На мой вопрос, что с ним, последовал мрачный ответ:
— Продраили на совете отряда.
— За арифметику?
— Ага.
За арифметику Павлика драили не первый раз, но раньше он не бывал так расстроен.
— Поговорят и забудут, — попытался я утешить товарища его собственными словами.
— Нет. Теперь уж не забудут.
Оказалось, что с сегодняшнего дня к Павлику будет приходить его одноклассница Галка и «подтягивать» его по арифметике. Подумать только! Придется Павлику терпеть, как им девчонка командует. Есть от чего впасть в уныние.
— А здорово вредная эта Галка? · спросил я.
— Кто ее знает, — вздохнул Павлик. — Я на нее раньше даже внимания не обращал… Ты на всякий случай не называй ее галкой. Говори «Галя»…
Галя пришла в пять часов. Она вежливо сказала мне «здравствуй», сняла беличью ушанку, пальтишко и оглянулась, не зная, куда их повесить.
— Брось на кровать, — буркнул Павлик. Он даже не пытался скрыть огорчение, которое Галя доставила ему своим приходом. Но она не смутилась, ведь в конце концов она не в гости пришла, а выполнять пионерское поручение.
Положив пальто и шапку рядом со мной на кровать, Галя с интересом оглядела комнату: книги, модель парусника, построенную Володей, картины «Бриг «Меркурий» и «Девятый вал», выдранные из «Огонька» и приколотые к стене. Потом она спросила Павлика:
— Ты уроки готовил?
— Все приготовил, кроме этой несчастной арифметики.
Конечно, для Павлика сделать упражнение по русскому — пара пустяков, а «Зимнюю дорогу» Пушкина он давно уже знал наизусть. Как и я, кстати…
— Давай тогда заниматься несчастной арифметикой, — предложила Галя.
Я, сидя на кровати, перечитывал «Тома Сойера».
Садясь к столу, Павлик сказал:
— Тебе, наверно, темно здесь читать, Андрейка. В вашей комнате лампа светлее.
Он считал, что мое пребывание здесь сейчас излишне, но мне не хотелось сидеть у себя одному. Поэтому я буркнул, что здесь очень даже светло, и уткнул нос в книгу, чтобы не встречаться глазами с Павликом.
Галя и Павлик взялись за решение задачи. Это продолжалось очень долго. Через час Павлик пыхтел, как речной буксир, а Галка поминутно вскрикивала:
— Ну как ты не понимаешь?!
Меня же мучила иная задача: когда мы займемся нашим морским камнем?
Как только с арифметикой было покончено, я отбросил книжку и громогласно спросил:
— Павлик, когда мы будем смотреть камень?
Я тут же прикусил язык. Взгляд Павлика пригвоздил меня к кровати, и мне захотелось провалиться в самый центр земного шара. Ведь я выболтал нашу тайну при девчонке! А Галка, конечно, сразу вмешалась не в свое дело:
— Какой камень, Павлик?
— Да так. Никакой.
— Жалко тебе, что ли, сказать? Ну и не надо…
— Нельзя. Это тайна, — вмешался я, пытаясь выправить положение.
Вот этого как раз и не следовало говорить. Как потом выяснилось, Галя больше всего на свете любила тайны. Услышав мое заявление, она просто взмолилась:
— Ну, Павличек, расскажи, пожалуйста! Я же никому не скажу!
— Ты все равно не поймешь ничего. Это игра такая.
Павлик боялся, что Галя не сможет увлечься нашей игрой, не увидит в глубине камешка моря и корабля, не поймет нашей сказки и, может быть, даже станет смеяться. Но она так просила, что Павлик не выдержал:
— Ладно. Дай честное слово, что сохранишь тайну.
— Самое-самое честное пионерское!
Снова засветился голубой глазок с туманным силуэтом шхуны. Напрасно боялся Павлик. Галя сразу разглядела в неясном пятнышке очертания корабля и сказала, что камень прозрачен, как морская вода в солнечный день.
— А ты видела море? — спросил я.
— Видела. Только давно. Мы жили в Ленинграде, а когда началась война, эвакуировались. Перед самой блокадой. Завод, где папа работал, сюда перевели.
— Расскажи, какое море.
— Ну как расскажешь… Оно разное. Но всегда очень красивое… И Ленинград красивый… Только фашисты там много разрушили, — добавила Галя тихо.
— Ничего. Все равно его восстановят. Ты расскажи про неразрушенный Ленинград. И про море, и про корабли…
Горел голубым светом камень с морского берега. Мы слушали Галю. Шхуна «Победа» шла в Ленинград.
Но она не успела. Свечка в жестянке сгорела, камень погас.
Павлик щелкнул выключателем. Света не было. В то время энергии не хватало и станция часто отключала районы с жилыми домами. Павлик зажег коптилку. Галя взглянула на часы-ходики и испугалась:
— Ой, уже девять часов. Меня дома потеряли. Я еще ни разу так поздно не приходила домой.
— Правда ведь, поздно уже, — забеспокоился Павлик. — Одевайся скорее. Где твои варежки?
Галя посмотрела на темные стекла и призналась, что боится идти одна.
— Что же делать? Андрейка, может быть, ты проводишь Галку? — спросил Павлик. Он не решался идти сам и оставить меня одного в доме, с коптилкой, где вместо керосина (которого тогда не хватало) был налит бензин. А идти вместе нельзя: взрослые вернутся, а дом заперт!
Мне идти, конечно, не хотелось. Страшновато будет возвращаться одному по темной улице. Но если я откажусь, Павлик пойдет сам, и мне придется сидеть в полутемной комнате наедине с огнеопасной коптилкой. К тому же, я сам был виноват, что Галя засиделась у нас: не сболтни я про камень, ничего бы не случилось.
