Ремка молча ушел в дом и сразу вернулся. Вытащил из — под майки желтоватый лист. Развернул. Ширина была с раскрытую «Пионерскую правду». Тонкий нецветной оттиск напоминал гравюры из старинного журнала «Нива» (у Ремки много было таких). Чернело иностранное название:
GUADELOUPE
Они расстелили шероховатую бумагу на обугленных солнцем коленях.
— Видишь? — тихо спросил Ремка.
— Да — а…
Все так и было: черта, стрелка, слово…
— Рем, а что такое Артемида?
— Я думаю — название. Зашифрованное… Я сперва не догадывался, а недавно стал смотреть новый учебник по истории Древнего мира и увидел: там картинка, статуя такая. Написано, что греческая богиня Артемида — охотница… А на карте, наверно, тетушка написала, с намеком на пароход…
— Ну да, правильно! Она же не знала про парусное плавание! Думала, что Булатов по правде был здесь, у острова, на пароходе «Охотнице»…
— Только вот что… — как — то неловко сказал Ремка и погладил карту. — Я иногда думаю: вдруг это не тетя Глаша, а сам Булатов написал? Григорий… Почерк — то здесь и на обороте, в его фамилии, одинаковый. Завитушки похожи…
— А… зачем ему это? Ведь там, на паруснике, он же не знал, что потом будет у него пароход «Охотница».
— А может, это не шифр, а просто название того корабля? А пароход сам по себе…
Как — то опять все запуталось. Костик наморщил лоб.
— Рем… а если еще раз написать ей… тете Глаше? Попросить, чтобы объяснила…
Ремка тихо сложил карту.
— А тети Глаши уже нет. Она умерла той осенью… У старых людей дурацкая привычка: они то и дело умирают… Кот!
— Что, Рем?
— Давай никогда не делаться старыми!
— Давай!
— Честное пионерское?
— Честное пионерское!
3
Они долгое время сохраняли верность детской клятве. Даже когда их начали скручивать всякие остеохондрозы и ревматизмы, они при встречах держались прямо и вспоминали песню студенческих времен: «Главное, ребята, сердцем не стареть…» Но именно сердце однажды изменило Рему Васильевичу Шадрикову. Отключилось в один миг, когда он во дворе своей фанерной дачки вздумал наколоть дрова…
Это случилось за полгода до переезда Графа и Ларисы Олеговны в Турень.
— Я — то надеялся, что вместе отпразднуем новоселье, — сказал Константин Матвеевич Ване. — А получилось вон что… Иногда езжу в гости к его вдове, к Валентине, сидим, вспоминаем. Бывает, что она дарит мне его старые письма и фотографии…
— Граф, а карта… — нерешительно сказал Ваня. — Она сохранилась?
— Нет, — насупился дед. — Исчезла, когда Рем учился в Ленинграде, а родня затеяла ремонт их древней халупы… Кстати, у Рема тогда, как и у меня, был отчим, мать надумала вторично выйти замуж. С отчимом Рем не очень ладил, было там немало всяких коллизий…
Ваня досадливо подумал: «Ты прямо как Лариса Олеговна». Вежливо помолчал и напомнил:
— А карта…
— Я же говорю: пропала… Наверно, ее сожгли случайно с бумажным мусором. Она ведь хранилась на полке в сарае… Жаль, конечно. У нас с этой картой столько было связано. Мы играли в путешествия на «Артемиде» и «Охотнице», в схватки с пиратами, в опасное прохождение по Ривьер — Сале. Сочиняли всякие истории… Ну, потом появились другие увлечения. Ремка начал строить что — то вроде вычислительных машин и говорил, что в них живет особая, волшебная душа. Нечто вроде космического разума. И приохотил меня… Мы мастерили невероятные конструкции из проволоки, костяшек от канцелярских счетов, всяких шестеренок и гаек. Двигали эти гайки, стараясь найти какие — то фантастические комбинации. Сами не знали какие… А началось все с красавца Евсея…
— С кого?
— С петуха Шадриковых…
Костик и Ремка сидели тогда в огороде и чертили схему парусной лодки, чтобы построить ее и отправиться в плавание до Тобольска. (Идея в общем — то авантюрная, оба не очень верили в ее исполнение, но фантазировать и чертить было интересно.) Потом они проголодались. Ремка принес из дома четыре яйца и краюху. Протянул из сеней провод — удлинитель, поставил на столик электроплитку со сковородой… Шипящую глазунью смели в один миг. И поняли, конечно, что такая порция — «слону дробина»… В этот момент на забор взлетел черно — красный, с царским гребнем, Евсей. Клокотнул горлом…
— Может, и его на сковородку? — мрачно предложил Костик.
Ремка не отвечал. Смотрел на петуха с какой — то печальной задумчивостью. А тот — на мальчишек.
— Да я же пошутил, — быстро сказал Костик. — Евсеюшка, ты хороший, не обижайся…
Ремка скребнул вилкой по пустой сковороде, почесал черенком подбородок.
— Было яйцо… вроде тех, что мы стрескали… И вдруг из такого яйца появился живой цыпленок и превратился в такое вот чудо… По каким законам? Отчего? Ты про это не думал?
Костик, по правде говоря, не думал. Он принимал законы развития как данность… Они с Ремкой были уже не те, что в дни первого знакомства, успели изучить в школе, как из икринок выводятся головастики и мальки, как человеческий зародыш превращается в крупного ревущего младенца. И знали, откуда берется такой зародыш. Но задуматься, почему это происходит, как — то не случалось. А тут вдруг…
— Какое — то яйцо для глазуньи, и вдруг — такой вот Евсей… — продолжал Ремка. — И так миллионы раз, одинаково. Почему одинаково?
— Закон природы… — неуверенно отозвался Ремка.
— А что такое закон природы? Откуда эти законы берутся? Кто их выстраивает?
И они принялись размышлять. Рыться в самой глубокой сути. Их не интересовала всякая там биология, клетки и эмбрионы. Хотелось докопаться до изначальных причин: откуда все это? И они, семиклассники из портового сибирского городка, докапывались своими силами, не ведая, сколько во всем мире философов, генетиков и кибернетиков ломают над этими загадками головы. Они строили хитрые «думающие» машины, в надежде, что те помогут. Может, машины и правда слегка помогали…
Потом, конечно, у каждого отыскался в жизни свой путь. Ремка сперва всерьез был занят компьютерами, но потом вдруг увлекся полиграфией. В ней тоже было не обойтись без компьютерного дела, но главным для Ремки оказался сам процесс печатанья газет и книг. Потому что «в начале было Слово…». Он сперва работал в Ленинграде, на заводе «Полиграфмаш», потом вернулся в Турень: отчим помер, бабушка еле дышала, нельзя было оставлять мать одну…
Костика потянуло к философии (не зря так много рассуждали в огороде под яблоней), а от философии — к истории. Он изрядно «покопался» в Аркаиме и Херсонесе, обрел среди археологов некоторую известность. Но однажды в университете завел знакомство с людьми из группы «Новые компьютерные технологии». Со своих философских позиций Граф азартно раскритиковал некоторые их идеи, предложил свои, влез «в это дело» с головой, окончил заочно физический факультет, и вот… профессор — доктор, автор монографий, специалист по компьютерным сетям, один из вдохновителей проекта «Искусственный разум» и… в то же время рьяный противник такого проекта. Вернее — противник безоглядных экспериментов с этим самым разумом. Потому что «вставить его можно куда угодно, хоть в… змею — горынычу. А что потом?» То же самое он говорил и про опыты в разных других науках…
