– Но если преступники такие же, как и все остальные, то
почему они не могут оказаться среди наших с тобой знакомых? С точки зрения
теории вероятностей – могут, и с точки зрения статистики – тоже могут. Ничто
этому не противоречит. Другое дело, что тебе противно так думать. Но это отнюдь
не означает, что сама мысль не правильна. Но мне, честно признаться, по душе
другая логика.
– А именно? – с надеждой спросила Настя.
– Мне больше нравится думать, что твой Шутник – не из
нашего с тобой окружения. А это неизбежно означает, что все допущения не
правомерны. Ну а коль так, стало быть, твои умопостроения не правильны. Он
вовсе не собирается тебя убивать. И никакое кино он в виду не имел.
Настя улыбнулась, ей вдруг стало спокойно и уютно. Какое
счастье, что судьба подарила ей Лешку! Такого надежного, такого уверенного, за
которого можно спрятаться, как за каменную стену, и ни о чем не беспокоиться.
Что это она себе понапридумывала? Если случится это, если то, если другое,
третье…
Не бывает так много «если» у серьезных людей, а Шутник –
человек, несомненно, серьезный. Не мог он полагаться на такое количество
случайностей и совпадений, а это означает, что он и в самом деле не собирается
ее убивать. И почему у нее мозги так по-дурацки устроены? То отталкивают
страшные мысли, то вдруг бросаются в другую крайность и начинают придумывать
кошмары один ужаснее другого. Нет бы им работать в режиме золотой середины,
хладнокровно и размеренно, как у Лешки. Отличные у него мозги, не за просто
так, не за красивые глаза он все свои ученые звания получил.
– Леш, пойдем чаю выпьем, а?
– Так отчего же-с только чаю? – шутливо ответил
он, вставая с кресла. – Я там много чего принес. Но ты все это получишь
только в том случае, если отменишь собственные похороны.
Она собралась сказать что-нибудь веселое в ответ, но не
успела. Истошно заверещал дверной звонок. Кто-то давил на кнопку, не отнимая
пальца. Алексей вопросительно глянул на Настю:
– Мы кого-то ждем?
– Я – нет, – быстро сказала она.
Чистяков пошел открывать.
– Аська дома? – послышался знакомый голос.
В квартиру ввалился запыхавшийся Селуянов.
– Ну и реакция у этого типа! – с трудом переводя
дыхание, сказал он. – В семичасовом выпуске в первый раз показали твое
обращение, а в десять мы уже получили шестой труп.
Ноги у нее подогнулись, и Настя безвольно опустилась обратно
на диван.
– Как?.. Уже?.. – только и смогла она выдавить.
– Ага, уже. Профессор, будь другом, налей водички, а то
помру на ходу. У вас лифт не работает, ножками пришлось вверх бежать. Я чего
примчался-то?
Труп он нам устроил тут неподалеку, на Байкальской улице.
Спасибо, профессор. – Он буквально вырвал из рук Чистякова стакан и залпом
осушил его. – При трупе записочка, ее эксперты тут же захапали, но я
переписал для тебя. На, почитай.
Николай протянул Насте листок бумаги, исписанный его
крупным, с сильным наклоном почерком.
– Целое послание. Чего-то он разошелся сегодня, глянь,
сколько понаписал.
Сегодня он вообще в ударе, и рыбка, и пупсик, и денежки на
похороны – весь джентльменский набор.
Настя уткнулась в записку.
«Ты умна и проницательна, это бесспорно. Ты не тщеславна,
это меня радует. Мне нравится иметь с тобой дело, дорогая. В следующий раз я
подойду к тебе еще ближе. Это твой последний шанс заглянуть в мои глаза. Хватит
ли у тебя интеллектуальных способностей, чтобы не упустить его? Постарайся,
дорогая, иначе тебе придется пожалеть».
– И как тебе это нравится? – спросил Селуянов,
который уже успел отдышаться.
– Ну-ка дай сюда.
Чистяков взял у Насти записку и пробежал глазами.
– Нам не нравится, – сухо сказал он.
– Погоди, Леша, – остановила его Настя. – Кто
потерпевший на этот раз?
– Даун.
– Кто-кто?
– Парень с болезнью Дауна. Двадцать шесть лет, жил с
хронически больной матерью, которая сначала отдала его в специнтернат, а когда
мальчишка подрос, не стала устраивать его в дом инвалидов. Почему-то ей
хотелось, чтобы он жил вместе с ней. Кстати, она спокойно восприняла его
смерть.
– Почему? – удивился Чистяков. – Она до такой
степени сумасшедшая и не понимает происходящего?
– Да нет, она вообще не сумасшедшая, – пояснил
Селуянов, – у нее хронические заболевания сердца, почек и еще чего-то.
Просто люди с болезнью Дауна долго не живут, даже двадцать шесть лет – это
очень много для них.
Мать давно готова была к тому, что сын в любой момент мог
умереть. Вот и умер. Я даже думаю, что она испытала некоторое облегчение, она и
так вся насквозь больная, а ей еще за сыном ухаживать. Где силы-то взять?
Ладно, люди, я побежал обратно, там Ольшанский рвет и мечет, процессом
руководит. С трудом уломал его отпустить меня на двадцать минут записку тебе
отвезти.
Завтра в пятнадцать ноль-ноль тебе ведено явиться к нему.
– Завтра, между прочим, суббота, – недовольно
заметил Алексей.
– А ему по фигу, – махнул рукой Селуянов. –
Закройте за мной. Общий привет.
Ужинали молча, обменявшись за полчаса всего парой фраз типа
«Подай соль, пожалуйста» или «У нас есть майонез? «. Настя боялась начинать
первой и терялась в догадках, почему Леша тоже ничего не говорит. Закончив
ужин, она вымыла посуду, разложила принесенные мужем продукты в холодильнике и
беспомощно посмотрела на Алексея.
– Пойдем спать? – осторожно произнесла она.
– Пойдем.
По-прежнему молча они разложили диван и постелили постель.
Настя быстро скинула халат, скользнула под одеяло и вжалась в стенку,
свернувшись клубочком. Через несколько минут из ванной вышел Алексей и тоже
лег, выключив свет.
– Ася, я был не прав, – негромко сказал он.
– Я знаю, – еле слышно отозвалась она.
– Он выразил удовлетворение тем, что ты сказала по
телевизору в своем обращении. Значит, ты поступаешь и думаешь так, как он того
захотел.
– Да.
– Значит, ты правильно поняла намек на Босха и на
кинофильм.
– Да, – повторила она.
– Значит, осталось только одно убийство, седьмое.
– Да, – в третий раз согласилась она.
– Седьмое, последнее.
– Да. Спокойной ночи, солнышко.
– И это кто-то, кто знает тебя.
– Да. Как ни грустно это признавать. Давай спать,
пожалуйста.
УБИЙЦА
Решение было принято, но пока только теоретически. Открытым
оставался вопрос: когда? У меня была работа, которую я любил и в которой сделал
блестящую карьеру. Я был еще относительно здоров, по крайней мере никаких
признаков того, что внезапно меня может сразить тяжелый недуг, не наблюдалось.
Оставались непредвиденные случайности, не зависящие от состояния здоровья, но
они могли произойти в любой момент, и это был тот минус, который мне пришлось
сравнивать по весомости с двумя имевшимися плюсами. Первый – работа, которая
давала мне радость и которая нужна была моей Родине. Второй – сын от первого
брака, в отношении которого у меня еще теплилась надежда. Конечно, я упустил
его воспитание в первые годы жизни, но, возможно, не все еще потеряно, и я
смогу сделать из него наследника традиций рода Данилевичей-Лисовских-Эссенов.
