Шувалов в камере особой общительностью не отличался, но и
молчуном не был, на вопросы отвечал, да и сам задавал их. Однако как только
появился Принтер, Виктора Петровича будто подменили. Принтер, одетый в
выразительно грязные лохмотья, легко вошел в привычную среду и с гордостью
рассказывал о своих восьми судимостях за бродяжничество и мелкие кражи («Я еще
при советской власти шесть раз успел отсидеть, у меня режим был четкий, год
сижу – полгода гуляю, год сижу – полгода гуляю. Суки эти взяли и статью за
бродяжничество отменили, куда честному человеку податься, здоровье поправить,
пожрать три раза в день, поспать в тепле под одеялкой да на подушечке?
Приходится теперь воровать по мелочи, много не дадут, как раз хватит, чтобы
отдохнуть и сил набраться. Сами, гады, из честных людей воров делают! «).
Второй байкой, которую Принтер по заданию Зарубина принес в камеру, была
душещипательная история о следователе Образцовой, «за которой» он, по несчастному
стечению обстоятельств, садится уже в третий раз.
– Вот она нашу душу понимает! Вот баба – поискать
таких! Я раньше в Питере гулял, там она меня два раза сажала. В первый-то раз
ничего не сказала, оформила и в суд послала. А во второй раз, года через три,
как меня увидела, так и смеется. Что, говорит Митя, устал гулять-то, на нары
захотелось, отдохнуть? И никакой морали мне не читала насчет того, что работать
надо, жить как все люди. Другие следователи прям всю плешь проедали своими
нравоучениями, а Татьяна Григорьевна – ни гугу, в две минуты меня в суд
определила. И надо же судьба какая! Я в Москву перебрался, тут народ побогаче,
подают чаще, и на помойках есть чем разжиться. И на тебе, она тоже тут
оказалась! Увидела меня – и давай хохотать. Нет, ты представляешь?
Руками машет и хохочет. Ой, говорит, Митя, никуда мне от
тебя не деться, ты меня и на Северном полюсе найдешь. Во мир тесен-то, а? Нет,
я вам скажу, Образцова – редкой души баба. И имя мое помнит, вот что приятно.
Ой, говорит, Митя…
Что на месте Шувалова сделает обычный человек, который
когда-то сталкивался с Образцовой? Естественно, вступит в беседу, уточнит
перво-наперво, та ли эта Образцова, которую он знал, и если та самая, расскажет
о своих впечатлениях от общения с ней, обсудит ее достоинства и недостатки,
порадуется, что встретил «товарища по следователю», как радуются земляку,
случайно встреченному вдали от дома. А что сделает человек, который хочет
скрыть свои истинные чувства, в частности, ненависть к Образцовой и желание ей
отомстить? Правильно, он промолчит, не вступая в дискуссию и делая вид, что имя
следователя слышит впервые и оно ему ни о чем не говорит.
Именно так и поступил Виктор Петрович, хотя на допросах у
Ольшанского он спокойно отвечал на вопросы, связанные с Татьяной, и вовсе не
делал вид, что забыл ее.
И кроме того, он явно сторонился Принтера. Не обращался к
нему ни по какому поводу, отводил глаза, чтобы не видеть бомжа, а на вопросы
Принтера отвечал или предельно кратко, или не отвечал вообще.
Все поведение Шувалова говорило о том, что он пытается
замаскировать свой интерес и к бомжу, как представителю социального слоя, и к
следователю Образцовой. Выходило, что Виктор Петрович вполне мог оказаться
автором не только одной серии убийств, но и второй тоже.
Воодушевленный полученной информацией и сделанными из нее
выводами, Зарубин кинулся искать Селуянова. Николая на месте не было, и Сергей
позвонил Каменской.
– Пална, есть новости. Ты никуда не уйдешь?
– Нет, я здесь.
Голос у нее был какой-то тусклый, а может быть, просто усталый,
но Сергей не обратил на это ни малейшего внимания. Мало ли какой голос может
быть у сотрудника уголовного розыска! Жизнь-то не сахарная, понимать надо.
Проходя по длинному коридору к кабинету, где сидела
Каменская, Сергей на всякий случай толкнул дверь, за которой обитал Селуянов,
но дверь оказалась запертой. Не было на месте и Короткова. «Пьют,
наверное, – с завистью подумал Зарубин, – праздник же. Только я один
как дурак еще бегаю».
Зато Настя была у себя. Несмотря на сгущавшиеся сумерки,
свет в кабинете не был включен.
– Ты чего в потемках, Пална? – радостно закричал
Сергей. – Со светлым праздничком тебя, подполковница, всего тебе самого
приятного.
– Спасибо, Сереженька, – вяло отозвалась
она, – и тебя тоже.
– А где весь народ? Селуянова полдня найти не могу. Уже
празднуют? Без тебя?
– Они не празднуют. У Короткова теща умерла. Коля с ним
поехал, помочь там и все такое. Остальные, кто не на задании, в госпиталь к
Гордееву поехали, поздравлять.
– А ты что же не поехала? – удивился Зарубин.
– Должен же кто-то в лавке остаться. Какие у тебя
новости?
– Настя Пална, у меня есть все более и более сильные
подозрения, что ты нашла убийцу не только Селуянову, но и себе. Я поработал
Шувалова по камере, по всему выходит, что бомжей убивал тоже он. Ты понимаешь,
мой человек…
– Уймись, Сережа, – тихо сказала она, – это
не он.
– Что? – переспросил Зарубин.
– Я говорю, это не Шувалов.
– Почему? Ты только послушай, что мой человек
рассказал…
– Нет, это ты меня послушай.
Она включила настольную лампу, и только тут Сергей увидел
лежащий перед ней на столе листок бумаги. Настя пододвинула листок к нему
поближе.
– Прочти.
Он нагнулся, чтобы лучше видеть, но все равно ничего не
понял. Буквы были латинские, но слова явно не английские, а никакого другого иностранного
языка Зарубин не знал.
«Com esta, cara signora?»
Он недоуменно поднял голову.
– Что это?
– «Как дела, дорогая синьора?» По-итальянски.
– Е-мое! При чем тут итальянский-то, я не пойму? Это
что за записка?
– Это, Сережа, четвертый труп. Час назад нашли. А это –
ксерокопия записки, которая была приложена к покойнику. Так что Шувалов твой
никакого отношения к этому не имеет.
– Но почему по-итальянски? Что за выпендреж?
– Потому, Сережа, что я хорошо знаю итальянский, и я
имела глупость сказать об этом в той телепередаче. Все это делается не против
Татьяны. Это против меня.
– Ни хрена себе! – присвистнул Зарубин. – А
ты-то что ему сделала? Чего он к тебе прицепился? И вообще, ты хоть понимаешь,
кто он такой?
Настя молча пожала плечами и вдруг беззвучно заплакала.
СЫН УБИЙЦЫ
Короче, отправился я нести действительную военную службу.
Мне повезло, причем дважды. Во-первых, воевать не послали, хотя было куда. И
во-вторых, командир танковой дивизии, где я «отбывал», оказался владельцем
роскошной охренительно породистой кошки, с которой он совершенно не знал как
обращаться. Такое часто случается, своими глазами видел: человеку, у которого
никогда в жизни не было домашних животных, дарят котенка, или он бездомного
подбирает, – это неважно, как котенок появляется, важно, что человек может
к нему мгновенно прикипеть душой с просто смертельной силой, а как за питомцем
ухаживать – его не научили, и любое проявление нездоровья вызывает панику,
граничащую с обмороком.
