– Терпи. Вон Татьяна Григорьевна сидит тихонько и ждет,
бери с нее пример. А у тебя вечно шило в одном пикантном месте. Давайте лучше
вместе подумаем, что мы знаем про Шувалова и что можно от него ожидать. То, что
он наглый и самоуверенный донельзя, – это уже понятно. Оставляет свои
пальцы, пишет записки собственной рукой, то есть пребывает в абсолютной и
непреходящей убежденности, что мы до него никогда в жизни не доберемся, –
Что еще?
– Злопамятен, – вступила Татьяна. – И
предприимчив. Маловероятно, чтобы он увидел меня по телевизору случайно или
проходил в это время мимо и быстро успел сориентироваться, придумать целый
план, найти Надежду Старостенко, договориться с ней и приготовить плакатик. Все
это было сделано заблаговременно, а это означает, что он был в курсе насчет
телемоста. За четыре года я успела дважды сменить место жительства, сначала
уехала из Питера и жила у Стасова в Черемушках, потом мы переехали. Но он все
равно меня нашел. Либо у него есть связи, либо он весьма предприимчив и
изобретателен в плане поиска информации. Мозги у него устроены как надо. И в
этом случае крайне маловероятно, чтобы он был душевнобольным. Уж очень он
расчетлив.
– Принимается, – одобрительно кивнул следователь. –
Каменская, что молчишь? Неужели мыслей нет никаких? На тебя не похоже.
Настя задумчиво вертела в руках серебряный ножичек для
разрезания бумаги с изящным ангелочком на ручке. Ножичек она взяла со стола
Ольшанского и за время пребывания в этом кабинете уже успела раз пять выслушать
предупреждение «не попортить подарок любимой жены».
– Он достаточно состоятелен, чтобы оставлять на трупах
деньги на похороны. Тысяча двести долларов – это не кот наплакал, это большие
деньги для государственного служащего, – медленно сказала она. –
Смотрите, что получается: по сведениям, которые нам удалось раздобыть, за
последние годы он продал своих картин на общую сумму около десяти тысяч
долларов. Это те продажи, которые зафиксированы официально. Допустим, еще тысяч
на пять он продал не через галереи, а лично. За эти же годы он похоронил трех
членов семьи, и, по нашим сведениям, похоронил недешево. Таня, что сказал твой
человек, которого ты просила оценить памятник на Волковом кладбище?
Настя права, Константин Михайлович, я попросила одного
питерского специалиста взглянуть на памятник на могиле жены и детей Шувалова,
он сказал, что это, без сомнения, делали армянские мастера из очень редкого
камня, который можно найти только в Армении. Вес памятника больше тонны. За
такую работу берут не меньше пяти-шести тысяч долларов, да еще транспортировка
и растаможивание влетает в копеечку, не говоря уж об установке. На круг за все
выйдет не меньше восьми тысяч долларов.
– Считаем дальше, – продолжала Настя. – Вы
извините, что я все про деньги, но деньги – это цифры, а мне с цифрами как-то
проще, я в психологии не сильна. Так вот, интенсивность продажи картин
господина Шувалова из года в год падает, и он, как человек здравый, не может не
понимать, что радужных перспектив у него не так уж много. Специалисты говорят,
что спросом, хотя и уменьшающимся, пока еще пользуются его произведения,
созданные до трагедии, которая произошла с его семьей. Однако то, что он творил
после трагедии, получило очень плохую критику, и Виктор Петрович эти работы не
выставляет.
Иными словами, жить ему предстоит исключительно на средства,
вырученные от продажи старых запасов, но спрос на них, как я уже сказала, все
время падает. Спрос, конечно, штука непостоянная, особенно на произведения
искусства, сегодня его нет, а завтра он есть, и не просто есть, а ажиотажный.
Мы все знаем, что это случается, но точно так же знаем, что рассчитывать на это
ни в коем случае нельзя. Ведь это может и не произойти.
Я к чему это все так долго рассказываю?
– Да, Каменская, к чему? – подхватил следователь,
который, слушая ее рассуждения, что-то быстро записывал. – Поясни, уж будь
любезна.
– Буду любезна, – слегка усмехнулась Настя. –
Если грубо считать, то, кроме государственной зарплаты, Виктор Петрович Шувалов
заработал пятнадцать тысяч долларов, из которых как минимум восемь потратил на
памятник, еще две-три – на организацию похорон и поминок трех человек, таким
образом у него остается на жизнь не больше пяти тысяч без всякой уверенности в
том, что когда-нибудь еще будут большие доходы. У него была мастерская в
Петербурге, но не в частной собственности, ему государство по ходатайству Союза
художников выделило в семьдесят седьмом году. Мастерскую он вернул государству.
Была еще квартира, в которой проживали жена и дочь, но квартира приватизирована
на имя жены. Он, как стало известно, собирался ее продать, чтобы разделить
деньги между всеми наследниками, там еще были родители жены и ее сестра и брат.
Но сестра покойной жены очень эту квартиру захотела, а для того, чтобы она смогла
вступить во владение, нужна была такая долгая процедура и такое количество
бумажек и переоформлений, что Шувалов махнул рукой и сказал, что ни на что не
претендует. То есть надеяться Шувалову в общем-то не на что, никаких бешеных
дивидендов ему не светит. Замечу в скобках, что работает он в университете
всего на полставки, то есть зарплата не бог весь какая. Все, на что он может
твердо рассчитывать, это на продажу своей машины. У него «Тойота» девяносто
второго года рождения, за нее за новенькую дают тысяч двадцать, а за
шестилетку, каковой она сегодня является, – не больше десяти. Проще
говоря, материальное положение господина Шувалова на сегодняшний день отнюдь не
бедственное, но к расточительству не располагающее. И в такой ситуации он просто
так, за здорово живешь, выбрасывает на ветер тысячу двести долларов на похороны
людей, которых сам же и убил. Исключительно для того, чтобы «сделать красиво» и
пустить пыль в глаза Татьяне. Если вы согласны с моей арифметикой, то нам
придется сделать один из двух выводов.
– Он все-таки сумасшедший, – кивнул
Ольшанский. – Человек в здравом уме не станет так бросаться деньгами. Но
это противоречит той картине, которую мы нарисовали. Ты этот вывод имела в
виду?
– Этот. Есть и второй вариант, который общей картине не
противоречит. Он не сумасшедший, но у него есть еще какой-то источник дохода.
Вероятнее всего, криминальный, потому что про официальную жизнь Виктора
Петровича Шувалова мы все узнали.
– Неужели все-таки наркотики? – сказала
Татьяна. – Крутили мы его тогда, крутили, и ничего не нашли. Значит,
проглядели. У него остался тот канал, которым пользовалась его жена, и он из
него подпитывается. Ну хитер! Уж как мы старались четыре года назад, только что
белье его не обнюхивали… Стоп!
Опять не получается. Если он завязан с наркотиками, он не
стал бы лезть со своей местью. Это, во-первых, нелогично, а во-вторых, опасно.
Мы ведь уже решили, что он не идиот.
– Давайте все сначала, – вздохнул Константин
Михайлович. – Татьяна Григорьевна, ты права, где-то мы промахнулись со
своими построениями.
Но они не успели начать сначала, потому что Ольшанскому
позвонили эксперты. Он долго слушал то, что ему говорили по телефону, не
подавая никаких реплик, потом коротко сказал:
