Погрузились в автобус и там уж дослушали конец выпуска:
— Сегодня Болгария предоставила НАТО свое воздушное пространство для ударов по Югославии, и авиация североатлантического блока нанесла удар по посольству Китайской народной республики в Белграде. Три дипломата убиты, двадцать ранены. Крылатая ракета попала также в здание детского театра, число жертв уточняется…
Ехали ночью — и весь путь проспали, склонив головы друг другу на плечи, так что птахам пришлось устраиваться на тех головах, которые им больше глянулись, а вернее, в большей степени напоминали гнезда: то есть на Шишковой, Ваниной да лешачьей.
Среди ночи несколько раз слышалось шмелиное гудение натовских бомбардировщиков и даже где-то раздавались бомбовые удары — но калики переезжие только глаза приоткрыли, а после вновь смежили веки: что ж теперь — не спать, что ли, вовсе?..
Утром, сделав в Жабляке пересадку, доехали до Колашина и двинулись в горы, беря за ориентиры деревеньки, ютившиеся по ущельям, озеро Око и скалистые хребты, похожие на волчьи клыки, на сталагмиты, на горбунью, которые указала тетушка Ефросима.
Чем выше поднимались, тем становилось холоднее — в скальных выемках белыми мазками еще лежал снег. Хорошо, что тетя предупредила о холодном нраве Проклятых гор, поэтому теплая одежонка имелась у всех: для Яны Божич Росица нашла в теткиных коробах свое детское клетчатое пальтецо с капюшоном.
Двигались гуськом по тропе, шириной в ступню, с мускулистой скалой слева и бездонной пропастью справа, когда вдруг низкая туча одним концом зацепилась за далекую базальтовую вершину, похожую на веретено, а из ближнего края вздутого покрова полил немилосердный дождь вперемешку с хлопьями снега.
Шишок, от греха подальше, разулся, дескать, я босиком-то камни, как вроде свое продолжение чую, а в предательских ботинках, того ведь гляди, сверзишься вниз, не успеешь и «Василиса» сказать! И не успел домовик договорить, как лешак, которому скальная порода тоже не глянулась, поскользнулся — и пропал с глаз. Хорошо, посестрима была начеку и, спланировав в гробовую пропасть, на лету подхватила Березая в самом низу, у клыкастых камней. (Яна, сидевшая на ее хребте, от неожиданности вскрикнула.) А лешачонок, падая, умудрился сорвать ветку сухого кустарника, невесть как выросшего в голой стене, и, когда его вернули на тропу, принялся на ходу с аппетитом закусывать.
Тропа вывела к висячему мосту, конец которого скрывал густой туман. Яна Божич верхом на Златыгорке пронеслась над пропастью — и обе пропали в клубящемся мареве. После откуда-то издалека донеслось эхо: дескать, дитека боится одна тут остава-аться, идите сами, де. Соловей с жаворлёночком бросились на крик хозяйки, а горлица почла за лучшее отсидеться на Росицыном плече.
Друг за другом шли по мосту, который состоял из реденьких дощечек, промежутки между которыми были иной раз в сажень: знать, многие из досок прогнили и обрушились в пропасть. Вместо перил с двух сторон были натянуты провисшие в иных местах до щиколоток пеньковые веревки.
Первым шел Березай, легко перешагивая с дощечки на дощечку, перед двухметровой воздушной сквозиной он замер, но деревяшка с той стороны моста сама скользнула ему навстречу. Оказавшись на родном дереве, лешачонок обернулся и подал Росице, которая следовала за ним, руку и перетащил ее на свою сторону. Шишок сиганул через воздушную ловушку, едва в нее не попавшись, но все ж таки удержался на доске. Ваня кое-как, повисая на поперечных канатах, умудрился миновать опасное место. Легкий туман отступал перед тяжкими шагами двуногих — и мост в конце концов миновали.
Оказались на туманном лугу — Ваня понял это, нащупав высокий травостой вкруг себя. Шершавые травы трогали всякого, кто пытался их примять, вырабатывая путь, и что-то приговаривали — да в разнобое шелестящих голосков слов было не разобрать, только согласные звуки: кр, хлб, кр, хлб.
И вдруг солнце выжгло своими лучами радужные ходы в тумане — пернатые мигом нырнули в них, издалека донесся голос горлицы: дескать, тут какой-то балаган, а зрителей нету!
Солнце вновь зашло за тучу. Когда двуногие уже решили, что вечно будут блуждать в тумане, — ежели, конечно, не свалятся в нежданно разверзшуюся пропасть, — он вдруг поплыл клочьями драной фаты. Миг — и рассеялся!
Из-за скалы-веретена, возвышавшейся теперь прямо перед ними, выглянуло дружелюбное солнышко. Поглядели: позади молочно-густое облако по-прежнему окружает луговину, а впереди, на солнечном припёке, домишко стоит. Основание высокое, бугристо-каменное, а сам домик бревенчатый — ну совсем как изба Вани Житного! Загородки подле дома нет, никаких хозяйственных построек тоже не имеется, окошечко одно — с крестовиной посредине, делящей окно на четыре равных стеклянных квадрата, а двери что-то не видать…
Обошли домок — и обнаружилось высокое крылечко, а на ступеньках старушонка сидит: старая-престарая. Поглядела на незваных гостей левым глазом — правый бельмом затянут — и гуторит:
— А ну помогите мне встать, а то что-то ноженьки не гнутся!
Златыгорка первой подскочила к старухе и помогла ей подняться: оказалось, что бабка от старости согнулась дугой и похожа на вопросительный знак, которому подпоркой — знак восклицательный. Вмиг — с помощью вилы — перекочевав с лестницы на землю, бабушка, опираясь на клюку, стала выспрашивать:
— Это… кто ж такие явились — в тумане не заблудились? От дела, бродники, лытаете али дело пытаете?
Тут Росица Брегович вышла вперед и ответила: дескать, бабушка Видосава, я ведь твоя внучка Росица, — аль не узнаешь?
Старушонка подняла к ней лицо-печёное яблоко — и Ваня отшатнулся. Хоть не на него вовсе был уставлен круглый глаз, но — он мог бы поклясться — и не на Росицу: куда-то внутрь себя око смотрело. Неизвестно, что оно там увидало, но бабушка кивнула и повела гостей в свое жилище.
В доме оказалась печка — такая же, как в избе Василисы Гордеевны, — и домовик одобрительно ее погладил, правда, белёная кладенка была холодная, не топленная. Старушка сказала намекающе: дескать, лес-то под боком, да некому дров принесть, и нечем, выходит, гостей попотчевать…
Березай сломя голову выскочил из избы — и, как встречный скорый, тут же прибыл, обрушив у крыльца буреломные лесины, а у печки сложил разнообразного вида коряги. Бабушка Видосава живо столкала дрова в печной зев, огонь развела и принялась жарить каштаны темной полировки, так что стрельба пошла по всей избе.
Шишок похвалил ратную пищу. А старушонка еще царские грибки подала, очень похожие на мухоморы, но по вкусу в точности как белые.
Каштанов с грибами наелись — родниковой водой запили: и так всех сморило после долгого-то пути, что спать попросились, дескать, мы тут, на циновках бы и полегли… Бабушка Видосава кивнула Росице на расписные сундуки, мол, раздай, внученька, подушки — и дрыхните на здоровье. А я, де, на свою лежанку пойду, тут у меня, рядом с облаком, хорошо ведь спится: час за день идет… А птахи вам усыпальную пропоют… И соловей с жаворлёночком запели колыбельную песню, а горлица принялась, как леди Макбет, декламировать: …И ворон, де, охрип, закаркав на приезд Дункана. Сюда ж, сюда, о демоны убийства!
