— Билеты на все направления приобретайте в кассах нашего вокзала! Касса номер три работает круглосуточно!
Но тетушка воскликнула: какие, де, билеты — я вас так пропущу!
Народу в театре набралось достаточно: знать, «Синяя птица» во все времена шла нарасхват. Тетушка Майдаленка посадила друзей в первом ряду партера — и напрасно: потому как Березай стал проявлять к дощатому просцениуму повышенный интерес явно гастрономического характера. Его посадили между Шишком и Златыгоркой, чтобы, ежели что — сильно-могучие богатыри смогли бы удержать лешего от нападения на аппетитную сцену.
Свет в зале погас — действие началось. Появилась фея и стала интересоваться у пожилых травести, играющих Тильтиля и Митиль, нет ли у них Поющей Травы или Синей Птицы…
ТИЛЬТИЛЬ. Трава у нас есть, только она не поет…
MИТИЛЬ. У Тильтиля есть птица.
ТИЛЬТИЛЬ. Я ее не отдам…
ФЕЯ. Почему?..
ТИЛЬТИЛЬ. Потому что она моя.
ФЕЯ. Это, конечно, веский довод. А где птица?..
ТИЛЬТИЛЬ (показывает на клетку). В клетке…
Тут пернатые в зале защебетали и захлопали крылышками: в клетке сидела живая горлица. Они тут же взвились в воздух и спланировали прямиком на проволочную плетенку, насвистывая: дескать, бедолага ты, бедолага, сидишь на жердочке, даже крылышки размять не можешь, давай, де, мы попросим свою хозяюшку, дак она тебя живо выпустит на волю ведь. Горлица же, напыжившись, отвечала: мол, пошли вон, не мешайте спектаклю! Я, де, тутошняя прима, великая актриса, играю второй сезон, меня в конце действия и так выпустят в зал, а после я, по своей воле, вернусь обратно в клетку…
— Коршун побери, что за дурища такая, а еще пернатая! — поразился соловей.
Тильтиль и Митиль вместе с Феей замахали на них руками: дескать, это что еще за непредусмотренные действием птицы! Жаворлёночек воскликнул: мы, де, может, синие птицы-то и есть, которые вам нужны, только вы не бельмеса по-нашему не понимаете, что с вами разговаривать…
И оба разочарованных птаха вернулись в зрительный зал, на свои законные места: на правое да левое плечо Златыгорки.
Действие двинулось дальше, но тут появился актер в желтой собачьей маске и залепетал:
— Здравствуй, здравствуй, мое маленькое божество!.. Наконец-то, наконец-то мне можно говорить! Мне столько нужно сказать тебе!.. Напрасно я лаял и вилял хвостом — ты не понимал меня!.. Но теперь!.. Здравствуй! Здравствуй!.. Я люблю тебя… Я люблю тебя!.. Хочешь, я выкину что-нибудь из ряда вон выходящее?.. Хочешь, покажу фокус?.. Хочешь, пройдусь на передних лапах, попляшу на канате?..
ТИЛЬТИЛЬ (Фее). Кто этот господин с собачьей головой?..
Видно было, что и малому лешаку страшно хочется узнать ответ на этот вопрос. Он изогнул длиннющее туловище так, что просунул свой нос на сцену, и на весь зал завопил:
— Ерха-ан?
Может, он решил, что на сцене располагается собачий рай, и псы, после смерти попав в него, выглядят как люди с собачьими головами?!
Но фея уже отвечала Тильтилю:
— Разве ты его не узнал?.. Это Душа Тило, ты ее освободил…
Ваня, через голову Шишка принялся шептать, урезонивая лешачонка:
— Это не Ерхан — слышишь: это Тило.
Но Березай не желал успокаиваться, он подбежал к сцене и принялся высвистывать человека в маске, требуя, чтобы он спустился в зал, потом, столкнув не ожидавшего ничего подобного, Шишка на пол, завопил:
— Тило! Место! — и указал на освободившееся кресло рядом с собой.
Яна Божич, сидевшая по другую сторону от Златыгорки, хохотала: дескать, какой веселый спектакль! Шишок поднялся с полу, потирая ушибленный бок, и они вдвоем с вилой усадили-таки лешего, и домовик для верности заткнул ему рот кулаком.
Спектакль, наконец, пошел своим чередом. Герои попали во дворец Ночи, пытаясь за запертыми дверьми отыскать Синюю Птицу… Березай с Шишковым кулаком в пасти провожал упорным немигающим взглядом верного Тило.
Тильтиль подошел к одной из дверей и произнес:
— Теперь откроем эту… Что там?..
Ночь. Берегись!.. Там — Войны… Никогда еще не были они так ужасны и так сильны, как теперь. Не дай бог, если одна из них вырвется!.. К счастью, они все довольно тучные, неповоротливые… А все-таки мы должны быть настороже: ты только загляни — и мы сейчас же захлопнем дверь…
ТИЛЬТИЛЬ (с величайшей осторожностью приотворяет дверь и, заглянув через крошечную щелку в пещеру, сейчас же отшатывается). Закрывайте!.. Скорей, скорей!.. Они меня увидели!.. Они идут сюда!.. Ломятся в дверь!..
Ночь. А ну все разом!.. Наляжем на дверь!.. А ты, Хлеб, почему не помогаешь? Наляжем все вместе!.. И силачи же они!.. Ага!.. Ну вот и все… Сдались… А еще бы секунда…
И в эту секунду сильнейший взрыв до подвального основания потряс тело детского театра. Ряды кресел с конца зала принесло к сцене. С потолка рухнула люстра, и всех засыпало стеклом и известкой. В распахнутые двери центрального входа врывались вместе с клубами дыма языки пламени — видать, бомба угодила в фойе. Ваню придавило прилетевшими креслами, он попытался высвободиться, но неудачно. Тут откуда-то выполз Шишок и, подняв чужой ряд, поставил его перед первым. Нулевой ряд оказался пустым — может, детей на нем не было с самого начала?! Златыгорка прижимала к себе Яну Божич. Гордана мигала и куталась в шаль, бормоча: «Ну вот — опять! Я же говорю — куда цыганка: туда и „томагавк“! Преследует меня топор!» Шишок вскричал: «И впрямь! С чего бы это…»
А Березай лез на освещенную софитами сцену, где действие остановилось. Ночь сидела на полу и стонала. Тильтиль и Митиль куда-то пропали. А человек с собачьей головой лежал без движения. Лешак с воплем кинулся к нему и, схватив на руки, бестолково заметался по сцене.
Шишок заорал:
— Должен быть запасной выход! Зрители, на сцену!
Он уж заскочил на нее и спрашивал у перепуганных актеров: «Куда ведут эти запертые двери?» Огонь отвечал, никуда, де, не ведут. Но, мол, там, за гримёрками, и вправду есть выход и первым ринулся туда — прочь от настоящего огня.
Домовик командовал зрительным залом, в котором началась давка, дескать, без паники, все успеете, по одному, вереницей, вереницей! Как там, де, поется: «Мы длинной вереницей идем за синей птицей»!
— На сцену и — за мной!
И все скопом, а никак не вереницей, полезли на сцену, сметая декорации, ломая ложные двери. Домовик же, нюхом чуя, где в этом доме-театре выход, повел взрослых и детей за собой, крича: «Хозяин, за мной, бегом!» За ним со своей полусобачьей ношей несся Березай.
Ваня тоже полез было на сцену, но вдруг увидал: Росица Брегович с криком «Тетя!» рвется в противоположную сторону, пытаясь продраться сквозь толпу. Ваня спрыгнул на кого-то и, винтом ввернувшись в людское месиво, устремился следом, пытаясь остановить девочку.
