В конце концов и последняя из бичих выгонит его — злого и пьяного. Это случится на Крещенье, ему некуда будет идти — и ноги приведут его к порогу родной хрущобы. Нет, он не поднимется на четвертый этаж, не позвонит бывшей жене, — в квартире живет еще и дочь-учительница, которая страшно его стыдится, — он вскроет замок подвальной двери. Он так замерзнет в крещенский мороз, что, пытаясь согреться, приникнет к трубам парового отопления, обмотанным тряпками, он крепко-накрепко обнимет горячие трубы, содрав с них обмотки. Он заберется на кипящие трубы, согреется наконец — и заснет счастливый. Ему будет сниться, что он, маленький, лежит дома, на печи, ему тепло, мать печет перепечки, воркуя по-вотски, а за окном — бездонная метель…
Я… я буду там, с ним, в этом страшном подвале. Никого из его родных — только я… Я буду стоять на горячей трубе, приплясывать и смотреть на него. Я буду сниться ему: я сниму свой чепчик, брошу его в воздух, повернусь к нему затылком — и он увидит смертельную рану… которую… он нанес мне, не зная меня, не видя меня…
К утру он получит ожоги, несовместимые с жизнью. Я буду с ним до самого конца. Я не разбужу его, хотя могла бы… Я спляшу на его похоронах, и я… только я… оплачу его по-настоящему… У меня наконец-то появится отец… который придет за мной… он заберет меня отсюда!
Афина Ивановна, глядя в окошко, на черный Курчумский лес, сказала:
— Каллиста, я думаю, на первый вопрос достаточно… Мы ставим тебе «отлично»… Что там дальше: размножение млекопитающих?
— Нет! У меня есть второй пример! — покачала головой девочка и поправила чепчик. — Я расскажу, как умрет моя мать — Люция Яблокова. Она будет работать на Автозаводе, шить дерматиновую обшивку для сидений. Потом заболеет. Дурная наследственность: почки, высокое давление, сахарный диабет — мой дед умер в сорок, она в сорок получит инвалидность. Дочка не замужем — Люция будет шибко печалиться, хотя Эмилия посвятит матери молодость, она станет ухаживать за больной, как за ребенком, которого у моей сестры никогда не будет. Моя мать умрет от водянки, в реанимации, на больничной койке. Это случится в октябрьский день… На соседней койке окажется мужчина, подстреленный в бандитской разборке. На пороге жизни и смерти они обменяются именами, он скажет, что фамилия у него простая — Иванов, а вот имя дурацкое — Рева. Мать удивится (она давно уж перестанет чему-либо удивляться) и, задыхаясь — у нее будет сильнейшая одышка, — выдохнет свое имя. Окажется, что он тоже наслышан о том, что в день, когда появился на свет, родилась девочка Люция. Он спросит. Да, все сходится — они родились в один день! Мать протянет ему свою оплывшую руку, он с трудом — через препятствие тумбочки, заваленной «марсами» и «сникерсами», — дотянется до ее руки, их руки встретятся, и произойдет… Революция! В тот день по телевизору — мать будет смотреть в ящик до самого конца — покажут, как танки с бело-сине-красными флагами обстреливают окруженный Дом Советов, на котором развевается красный флаг…
Тут председатель комиссии не выдержала и захохотала:
— Яблокова! Я тебе просто поражаюсь! Фантазия у тебя, конечно, буйная, но чтобы беляки в центре будущей Москвы стреляли в красных… Это уж… это уж ни в какие ворота не лезет! И, дорогая моя, не так это называется: не революция это, а контрреволюция! И не может этого быть — и все тут!
— Не может — но будет! — грустно сказала Каллиста Яблокова. — Революция — пусть и с ошибкой в середине — умрет, и да, наступит контрреволюция. И моя мать Люция, и этот подстреленный бандит Рева умрут, как и родились, в один день. И все это, уважаемые члены комиссии, истинная правда!
— Прения — в сторону, переходи ко второму вопросу, — строго сказала Афина Ивановна.
— Вопрос номер два, — пожав плечами, отвечала девочка. — «Размножение многоплодных систем». Многоплодные организмы, в отличие от одноплодных, способны размножаться на протяжении всего времени половой зрелости, которая составляет большую часть их жизни. Человек, так же как, к примеру, головоногие и брюхоногие моллюски и пауки, относится к многоплодным системам. Но это вы, уважаемые члены комиссии, и без меня знаете!.. Я бы хотела поговорить о конкретной многоплодной системе, которая сидит прямо напротив меня… — и Каллиста ткнула пальцем в Орину, которая, недоумевая, поглядела налево — на Павлика, направо — на председателя комиссии, и пожала плечами…
— С какой стати? — удивилась Афина Ивановна.
— А в качестве примера!.. Вы только поглядите на эту дурищу… Которая без зазрения совести дожила до семи лет!.. Ее наделили всем, чем только можно. И как она распорядится дарами: всё профукает! И почему?! Да потому, что это не человек — это… это фабрика по производству женских гормонов! Вы посмотрите: на кого она похожа! Просто чучело какое-то! На ее лице все написано — уже сейчас! Она сама написала на своем лице, как нужно к ней относиться! Небось мечтает тут же, не отходя, так сказать, от кассы, а другими словами, не выходя из школы, начать размножаться… Вон и помощник у ей под боком — как ведь удобно!
Орина покосилась на Павлика Краснова — и вспыхнула. А Каллиста Яблокова продолжала свои обличительные речи:
— А после вырвать дитя — и бросить… Ешьте, псы преисподней! Знаем мы таких!
Девочка побежала к двери, но обомлевшая Афина Ивановна едва успела крикнуть «Куда?!», как школьница, взяв что-то, что ей передал целый класс Покати-горошков вкупе со Снеговиками, которые, оказывается, околачивались под дверью, вернулась к столу.
— Это что-то вроде наглядного пособия… — бормотала ученица. — Вернее, это картина, вы сейчас увидите… Я шепнула Горохову — он поручил нашим художникам, и они успели нарисовать! Взгляните! — Каллиста вышла на середину класса и развернула холст. — Это — «Грехопадение»… Конечно, получилась пародия на картины художников Возрождения… Но ведь и времени было — всего ничего…
Вот тут, в центре — древо познания добра и зла, вокруг ствола кольцами обвился змей-искуситель, длинный хвост у него вместо ног, а в остальном это вполне обычный человек. Ева на картине с лицом нашей… многоплодной системы. Адам стоит к нам спиной, его лицо повернуто вполоборота, поэтому мы не можем разглядеть, кто это… Да это и не важно: Адам как Адам… Змей протягивает Еве яблоко… А она с развратной ухмылкой берет его. Причем эта Ева такова, что не прочь искусить самого искусителя! Обратите внимание на две женские фигуры внизу… Женщина в пышном одеянии в левом нижнем углу, закрывшая лицо руками, — это Мими, одна из восприемниц-дарительниц. В правом нижнем углу стоит нищенка Марфуша, видите — она оплакивает падение той, которую одарила лучшим из даров, на ее взгляд… Получается, что обе дарщицы вотще разбазарили свои дары: они-то надеялись, что она станет порядочной девушкой — и что вышло?! Обычная история… Тоже мне — Крошечка-Хаврошечка! Знаете, как ее будут звать?! Крошка! «Ну-ка, поди сюда, Крошка!» А после: «Пшла отсюда, Крошка!» Конечно, не обойдется и без навета, да, вначале будет оговор, и… не раскаиваюсь, я к нему приложу руку… Будет толчок, да… И все же: она могла бы избежать падения, но сама, своими руками, затянет петлю на шее. И, конечно, в результате неизбежно примкнет к тем, кто будет расправляться с такими, как мы… Она станет палачом… без гильотины!
