Все невольно отступили перед нахлынувшим на сушу грозным девятым валом в свалявшейся пенной шерсти — а рыжебородый Иуда Яблоков кинулся бежать прочь, обратно к реке. Всполошившиеся гуси с двух сторон полетели наперерез ему. А над Медведем по-прежнему реяла Ирига.
— Не надо! Остановите Медведя! — закричал Павлик Краснов и бросился к Бабе Яге или, может, Орине Котовой, а после к пилоту Николаю Сажину: — Она не такая… У нее сердца нет… Но это она, ваша невеста! Поверьте мне! Надо только провернуть… сделать… операцию… Вернуть ей сердце!
Летчик, не размышляя, кинулся к старухе и заломил ей руки… А та извивалась и плевалась, пытаясь вырваться. Павлик, который помогал держать Бабу Ягу, заорал:
— Орина, ты ведь тезка ей, скорее, помоги! — и кивнул на то место, где хранилось второе сердце Геннадия Дресвянникова.
Крошечка достала из-за пазухи мальчика дрожащий огневеющий клубок и, как старуха ни плевалась, втиснула его в страшную пустоту за расстегнутой жакеткой.
Баба Яга охнула, — ее перестали держать, — и упала навзничь. Крошечка ждала, что Орина-дурочка тотчас помолодеет, под пару Николаю Сажину, но этого не случилось, только морщинистое лицо прояснилось и подобрело.
А Медведь, мышцы которого под шерстью ходили ходуном, точно злые буруны, уж настигал врага… Тут очнувшаяся Орина Котова взмахнула рукой и — между Медведем и Иудой камнем упала с неба гусыня… Зверь в последнем броске хлынул не на твердь, а на человека…
Все вскрикнули единым кличем и побежали… Какая-то куча мала из трех тел ухнула на землю и покатилась: мелькали то бурая шерсть, то вытянутая гусиная лапа, то рыжая борода, то рука, то белое крыло…
Вот куча-мала разделилась на три: Медведь уходил в сторону сарая, где, видать, проживал, Иуда Яблоков сидел в сторонке и стонал, потирая бока, — но, судя по всему, был целехонек, — а гусыня Ирига лежала смятая, протянув по земле долгую шею… Орина Котова подбежала к ней и заплакала в голос. Крошечка, которая неслась следом, принялась ее утешать:
— Не плачьте, бабушка, сейчас мы ее вылечим…
Достала мазь «бом-бенге», натерла Ириге покалеченную шею и… гусыня, на радость всем, сказала: га-га-га!
Летчик Николай Сажин подошел к деду и, поставив его стоймя, сурово сказал:
— А теперь пускай Иуда нам все объяснит…
Старик заговорил по-вотски, но Сажин встряхнул его: дескать, не притворяйся, Иудище, а то хуже будет, дескать, знаю, что и по-русски ты умеешь лопотать…
Тогда дед Иуда со вздохом ответствовал: дескать, ну что ж… Видать, придется признаваться… Теперь уж — все одно. Не тут, дак в другом месте расколют на признательные показания. Не знай-де как миновал милицию, перебрался на этот берег: Язон, дальняя родня, подсобил. Хотел ведь, как лучше… Малой кровью спас большую кровь. Потому как ходила вокруг да около иноземная болезнь, да вон внучка фельдшерицы небось слыхала… — и кивнул на Крошечку, — Полимелит ей имя, и наваливалась эта болезнь на несмышленышей, как Медведь: ноги отгрызала, язык вырывала — не мог после нее человек ни ходить толком, ни говорить ясно. Бродила болезнь по городам и селам, и уж совсем к нашему Поселку подобралась, вот-вот в ворота крайней избы постучится, надо было что-то делать — спасать детей… У кого уж какой обычай, а у нас обычай такой: надо выдать на тот свет незамужнюю девку али неженатого парня — повенчать с мертвецом, тогда болезнь остановится. А кого выдавать на тот свет? И того жалко, и этого жалко… Орину-дурочку не жалко! Ну что она, как бельмо на глазу — в Поселке-то!
— Ах, ты, сучий потрох! — процедил, сжимая кулаки, Николай Сажин.
Но Иуда Яблоков заторопился: дескать, ты ведь, Коля, не видал ее, какой она стала без тебя… Из одной жалости и то… Сама уж не понимала дурочка, что живет и где живет… Ее надо выдавать на тот свет! И не против воли ведь выдал ее — спросил, дескать, хочешь встретиться наконец с Колькой-то?! Согласилась, еще как согласилась, глаза-то загорелись, точно лампочки Ильича…
— Обманул ты меня, Иуда, и тут обманул! — горько сказала незаметно подошедшая Орина Котова. — Завлек лукавыми речами, обольстил великой радостью. Разве ж я понимала, что эта свадьба означает?! И не суженый меня здесь ждал, а… Медведь-хозяин. Вот за какого жениха ты меня выдал! Свадьбу сыграли, кто да кто был кроме Иуды, не знаю и не ведаю: бабы нарядились мужиками, мужики — бабами, все в звероватых масках… Вынули мое сердце, кинули мое тело на болото: ешьте, собаки, грызите, звери… Была Орина Котова — да вся вышла!
— Зато запрет я наложил на Поселок! Заградился на девять замков. Откупился от Полимелита: никого он не перемолол! Не вошла к нам злая болезнь, не заболели дети, ни один ребенок не пострадал! Вместе мы спасли Поселок, Оринушка: ты да я!
Тут Иуда Яблоков повернулся лицом к другой Орине, которая отступила, в ужасе спрятавшись за спину Павлика Краснова. А шаман говорил, вперив в нее тяжелый взгляд:
— А, думаешь, много бы твоя мать да тетка внучек вашей бабке нарожали, расслабленные-то, парализованные-то?! Вон у Ирки-то Деветьяровой из Кечура — который не оградили от болезни, — не больно-то выходит, а уж как она старается! А сейчас оплошал я, ох оплошал! Опять ведь пришла в Поселок дикая болезнь: из Большого Леса надвинулась — и накрыла нас. Покамесь я раздумывал, кого выдавать на тот свет, поздно стало… Ту же Ирку Деветьярову надо было сватать… Не годная, совсем не годная девка! Теперь только локти кусай! Вот и новая Орина тут оказалась. И Павлик Краснов! Да и я сам… Плохо, совсем плохо… Без меня-то никто не решится… — и рыжебородый старик, вновь заговорив по-своему, махнул рукой и направился в сторону болота, а Ирига, гоготнув, полетела за ним.
Крошечка же глядела-глядела на увядшую Орину Котову, клонившую голову долу, на бравого летчика Николая Сажина — и вдруг догадалась, что можно сделать. Она схватила свою тезку за руку и, пошептав на ухо, сунула ей панацею бабушки Пелагеи Ефремовны: дескать, натереться надо мазью-то, и глядишь… И старуха кинулась в избушку на еловых ножках.
А Николай Сажин тем временем принялся спрашивать у Павлика, дескать, а как же ты догадался, кто я такой… Крошечка приготовилась выслушать, как мальчик методом Шерлока Холмса добрался до истины… Но Павлик Краснов, ухмыльнувшись, отвечал: дескать, все очень просто… и вытащил из кармана летное удостоверение: дескать, вы его в избушке обронили, а я поднял, из него и узнал имя летчика. А остальное-де уж несложно было домыслить: что-то уж слишком много было перьев, а, как известно всем в Поселке, Орина-дурочка собирала гусиные да куриные перья и уверяла, что это письма ее жениха. По оперенным крыльям, мол, я и понял, кто эта мнимая Баба Яга…
Они подходили к избушке, дверь которой распахнулась и на порог вышла… русая девушка в белом платье и белых носочках, в точности такая, как на фотографии, которую они прихватили в доме Пасечника!
Все вскрикнули, а Николай Сажин со всех ног кинулся к избушке, протянул руки, в которые поймал Орину Котову и осторожно опустил на землю.
Крошечка захлопала в ладоши, до того ей понравилось, как дело обернулось. Она не утерпела и шепнула Павлику:
